Шандор Петефи - Стихотворения. Поэмы

Жена — красотка, но подлец
Племянник у него.
Сидит в печенках тот подлец
У дяди своего.

Был холостым — служакой был,
Все честно делал, в срок.
Теперь старик от службы той
Как только в гроб не слег!

Со службы встарь он шел к друзьям,
И в карты — до утра.
Теперь беда: едва придет,
Уже домой пора!

И встарь он беззаботно спал
Все ночи напролет.
Теперь, как ляжет — грустных глаз
До света не сомкнет.

Бедняга, зря ты потерял
И свой покой, и сон!
В твою служанку, не в жену
Племянник твой влюблен.

Что за ночь! Сады цветут так зелено,
Нам с тобой, любимая, так весело…
Тишина. Собаки где-то лают.
Все прекрасно.
Небо ясно.
Видишь: звезды в нем пылают!

Из меня звезда бы вышла скверная…
Бог простит, но я-то уж наверное —
По ночам бы убегал из рая.
И к тебе бы
Прямо с неба
Пробирался, дорогая!

Солдат отставной я, не что я иное,
Не унтер, а просто солдат отставной я!
В солдатчине молодость вся и осталась,
До дома со мной добрела только старость.

Всю жизнь в аккурат прослужил до отказа,
Исправный — наказан я не был ни разу.
Награда? В награду рука генерала
Меня, старика, по плечу потрепала.

Ну, с богом! Выпейте, друзья!
Я тоже с вами пью.
Когда бываю во хмелю,
На грустную страну мою
Я веселей смотрю!

Она мне видится такой,
Какою быть должна.
Глотну — и будто бы одна
Из многих ран заживлена,
И не болит она!

Когда б на самом деле хмель
Мог родине помочь,
Я согласился б вечно жить
И вечно за отчизну пить,
Вот так — и день и ночь!

Вот снова небо в тучах
Над родиной моей…
Быть буре? Ну так что же!
Душа готова к ней.

Моя устала лира,
Ей хочется молчать.
Давно уж этим струнам
Наскучило звучать.

А там в углу палаш мои
В обиде на меня:
Ужель в ножны уложен
До Судного он дня?

Известно, ребятишкам все забава…
Народы тоже ведь детьми когда-то были, —
Их тешили блестящие игрушки,
Короны, троны, мантии манили.
Возьмут глупца, ведут, ликуя, к трону:
Вот и король! На короле — корона!

Вот королевство! Вот высоты власти!
Как кружат голову они. Похоже,
Что короли и в самом деле верят,
Что правят нами милостию божьей.
Нет, заблуждаетесь! Ошиблись, господа, вы!
Вы куклами лишь были для забавы!

Мир совершеннолетним стал отныне,
Мужчине не до кукол в самом деле!
Эй, короли, долой с пурпурных кресел!
Не ждите, чтоб и головы слетели
Вслед за короной, если мы восстанем.
А вы дождетесь! Мы шутить не станем!

Так будет! Меч, что с плеч Луи Капета
Снес голову на рынке средь Парижа, —
Не первая ли молния грядущих
Великих гроз, которые я вижу
Над каждой кровлей царственного дома?
Не первый грохот этого я грома!

Земля сплошною сделается чащей,
Все короли в зверьков там превратятся,
И будем мы в свирепом наслажденье,
Садя в них пули, как за дичью, гнаться
И кровью их писать в небесной сини:
«Мир — не дитя! Он зрелый муж отныне!»

Хотел ты, добрый мой отец,
Чтоб делом я твоим занялся,
Чтоб стал, как ты, я мясником,
А я — поэтом оказался.

Ты бьешь скотину топором, —
Пером я бью людей обычно.
А в общем, это все равно, —
И только в именах различье.

Лепестки с цветочка осыпаются,
А со мной любимая прощается.
Бог с тобою, любушка,
Милая голубушка,
Бог с тобой!

Желтый месяц через ветви смотрит голые.
Что-то бледные с тобой мы, не веселые!
Бог с тобою, любушка,
Милая голубушка,
Бог с тобой!

Падают на веточку росиночки,
А на щеки падают слезиночки.
Бог с тобою, любушка,
Милая голубушка,
Бог с тобой!

Розы вновь цвести весною примутся,
И дороги наши не разминутся.
Бог с тобою, любушка,
Милая голубушка,
Бог с тобой!

Цветком моей жизни была ты;
Увяла — все стало пустыней.
Ты солнцем сверкала когда-то;
Померкла — в ночи я отныне.
Мой дух ты на крыльях кружила.
Сломались они — не летаю.
Была ты огнем в моих жилах;
Остыла ты — я замерзаю…

О человек, лишь жалость и презренье
Внушает мне обличив твое.
Я думаю, что ты — не царь природы,
А только раб и пасынок ее.
Ведь под конец, в последний день творенья,
Жизнь подарил тебе усталый бог:
Одна усталость у него осталась,
Творить добро и он уже не мог.

А все же я любил тебя когда-то…
Но чем же этот кончился союз?
Два близнеца — презренье с отвращеньем —
Теперь растут. И очень я боюсь,
Что никогда и заслужить не сможешь
Ты от меня иного ничего.
Ты раб-тиран! Ты чьи-то пятки лижешь,
Иль от других ты требуешь того!

Коль ты в неволе, жалкое творенье,
Так думаешь, что стал рабом и я?
Ты думаешь, что мне не безразличны
Твоя хула и похвала твоя?
Ты думаешь, что может червь тревоги
Подтачивать душевный мой покой?
Мол, я творю, и все ж трепещет сердце:
«А что на это скажет род людской?»

Что ж! Думай так! Но помни, что нисколько
Зависеть от тебя не буду я.
Иду я прямо и по той дороге,
Которую нашла душа моя.
И если, будто идола, меня ты
Подымешь над своею головой —
Коль вознесешь меня ты столь высоко,
Твой рабий зуб я вышибу ногой!

Как видно, кто-то удавился, —
Метель и свищет и хохочет,
Дрожит тарелка над цирюльней {21}
И чуть не в пляс пуститься хочет.
Кто счастлив нынче? Тот, кто сыт
И в теплой комнате сидит.

Поденщик со своей женою
Чурбаны пилит. В колыбели
Младенец плачет, заглушая
Истошным визгом вой метели.
Кто счастлив нынче? Тот, кто сыт
И в теплой комнате сидит.