Шицзин

Когда уходили мы в этот поход,
Сменились и солнце тогда, и луна [308];
Не знаю, когда мы вернемся домой,—
Год пройден, приходят к концу времена.
Подумаю, как я теперь одинок,
Как тяжесть забот велика и сильна,
И в сердце моем безысходная боль,
Ни отдыха нет, ни покоя, ни сна.
Лишь вспомню о тех, кто остался служить
И думой о них моя грудь стеснена.
Ужели вернуться домой не хочу? —
Упрека боюсь, и немилость страшна.

Когда уходили мы в этот поход,
Дни делались теплыми с новой луной.
Не знаю, когда мы вернемся домой? —
Теснят нас дела управленья страной.
Год пройден, проходят к концу времена:
Кувшинки сбирают, снимают бобы...
И в сердце моем безысходная боль —
Сам вызвал я эти невзгоды судьбы.
Лишь вспомню о тех, кто остался служить,
Встаю, покидаю ночлег — не уснуть.
Ужели вернуться домой не хочу? —
Пред гибелью страхом сжимается грудь.

Послушайте вы, благородства мужи,
Не вечно бы жить на покое и вам!
Свершайте же мирно на службе свой долг.
На тех опирайтесь, кто честен и прям.
И светлые духи, услышав о том,
Одарят вас счастьем, одарят добром.
Послушайте вы, благородства мужи,
Не вечно и вам отдыхать без забот!
Свершайте же мирно на службе свой долг.
Пусть честный в любви с благородным живет!
И светлые духи, услышав о том,
Исполнят вас благ и великих щедрот.

То колокол громко звонит у реки,
И воды Хуай высоки, высоки.
И сердце поранено болью тоски:
Я полных достоинства наших царей
Забыть не могу, хоть они далеки.

Гудит и гудит этот колокол там,
Хуай поднялась, поднялась к берегам.
И сердце тоскует, и горесть сильна:
Я помню достоинства прежних царей,
Их светлая доблесть была без пятна.

Звучит барабан там, и колокол бьет,
Три острова вышли из схлынувших вод.
И сердцу покоя тоска не дает:
Я помню достоинства прежних царей —
Им доблестью равных не видит народ.

И колокол бьет, барабаны звучат,
И цитра и гусли настроены в лад,
А шэны и цины, сливаясь, звенят [309],
Великие оды и песни поют,
И танцы под флейту так радуют взгляд!

Густые, густые терновники скрыли поля;
От терний колючих очищена эта земля.
Издревле трудились зачем над прополкой земли? —
Чтоб просо мое и ячмень в изобильи росли!
И просо мое всё пышней и пышней, что ни день.
Прекрасный, прекрасный на пашне густеет ячмень.
И хлеб мой в амбарах, и хлеба в амбарах полно,
В бесчисленных кучах на поле осталось зерно.
Довольно зерна для еды и питья соберу,
И жертвою предков почту на обильном пиру.
Да их заместитель [310], покоясь, отведает блюд,
Да счастьем великим меня награждает за труд.

С почтеньем, с почтеньем достойным иду, наконец,
Для жертвы чистейших избрать и быков, и овец [311].
Я жертвы и в осень и в зиму свершу, что ни год.
Кто шкуры сдирает, кто варит, а кто подает,
Кто мясо разложит, кто мясо подносит скорей.
Стоит прорицатель [312], чтоб духов встречать у дверей.
И жертва готова, и блеском наполнен мой храм,
И званые предки явились в величии к нам!
И духохранитель [313]поел, исполняя обряд,
И я, из потомков почтительный, счастлив и рад.
И счастьем великим меня награждают за труд,
На тысячи лет долголетьем безмерным дарят.

С почтеньем очаг возжигают — достойно хвалы,
И с жертвенным мясом готовят большие столы.
И жарят, кто мясо, кто печень, тогда на огне —
В смирении строгом присутствовать — старшей жене;
И много сосудов расставила ныне она.
Я званым гостям наливаю в их чары вина;
Ответные чары скрестились с различных сторон,
И весь мы исполним обряд, как предпишет закон.
Улыбки и наша беседа пристойны вполне,
И духохранитель является ныне ко мне.
И счастьем великим меня награждают за труд,
На тысячи лет долголетием мне воздадут!

В служеньи я силы свои истощил; говорят,
Что без упущений исполнен великий обряд.
Придет прорицатель искусный, и скажет мне он:
«Потомок сыновнепочтительный, ты награжден.
Душисты сыновние жертвы во храме твоем,
И духи довольны весьма и едой и питьем.
И сотнями благ, возвещают, тебе воздадим,
И в срок надлежащий, по правилам строгим твоим.
И в жертву ты ныне и просо принес, и зерно [314],
И в должном порядке разложено было оно.
Навеки ты примешь немало великих наград
И благ мириады — десятки таких мириад!»

Закончено всё — и великий, и малый обряд,
И в колокол бьют, наконец, барабаны звучат.
Потомок сыновнепочтительный занял престол.
И вновь прорицатель искусный к нему подошел:
Вещает, что духи упились довольно... И вот,
В величьи своем замещающий духов встает.
И бьют барабаны и колокол духам вослед —
Ушел заместитель, и духи уходят, их нет.
И слуги приходят и старшая с ними жена,
И без промедленья остатки уносит она.
И дяди одни остаются и братья со мной,
И только для родичей пир приготовлен иной.

Вот входят в покой музыканты, я слышу игру —
Тогда насладись величанием здесь на пиру.
И подали яства твои, и расставили в ряд,
Здесь нет недовольных, здесь каждый и счастлив, и рад:
Он вдоволь напился, и яством насытился он.
И малый и старый встают, отдавая поклон:
«Все духи довольны весьма и едой и питьем.
Тебе, государь, долголетие в доме твоем!
Ты жертвы принес по порядку за все времена,
Сыновний свой долг, как и надо, свершил ты сполна.
Сыны за сынами, за внуками внуки подряд
Твои приношения здесь непрерывно продлят».

Древле, воистину, в этих вот южных горах
Юй [315]управлял, проявляя заботы о них,
Вспаханы были низины и выси кругом.
Правнук — веду полевые работы на них.
Мною.размерена вся на участки земля,
И на восток, и на юг протянулись поля.

Вышнее небо тучей закрылось одной —
Хлопьями, хлопьями падает снег над страной.
Дождиком мелким нам влаги прибавит весна —
И плодородна повсюду земля, и влажна;
Влагой напитана ныне довольно она —
Много она в этот год народит мне зерна.

В добром порядке участки мои; что ни день —
Просо тучнеет на пашне, тучнеет ячмень.
Правнук — с полей соберу я немало зерна,
Яств наготовлю, сварю молодого вина,
Предкам моим и гостям приготовлю обед —
Мне долголетье на тысячи, тысячи лет!