Шицзин

Храм предков, гляжу,— величав, величав —
Достойный правитель построил его;
Я вижу порядок великих начал —
Мудрец, заключаю, устроил его.
Стремление зрю в человеке другом —
Обдумав его, разбираю его.
А заяц — хитрит он и скачет петлей —
Собака навстречу, хватает его.

Деревья, что стали гибки и мягки,
Сажали для нас благородства мужи.
Услышишь случайных прохожих слова —
В них сердцем отделишь ты правду от лжи [291].
Великие в мире родятся слова
И прямо исходят из уст без труда,
А речи льстеца, точно шэны поют,—
На важном лице не увидишь стыда.

А тот, кто клевещет,— какой человек?
Жил в травах густых он, в излучинах рек;
Нет мужества в нем, нет и силы в руках,
Призванье его — быть лишь к смуте путем,
Опора гнила, как стопы в гнойниках!
Откуда возьмется и мужество в нем?
Хоть тьма у тебя начинаний больших,
Но много ль сторонников будет твоих?

Что ты за человек, не знаю я,
Но замыслы твои опасны. Кто ты?
Приблизился к моей запруде ты,
Но не зашел зачем в мои ворота?
Кто спутник твой — шел следом за тобой?
То Бао, он стоял у поворота.

Два человека шли друг другу вслед;
Кто создал мне несчастье так сурово?
Приблизился к моей запруде ты,
Зачем же не вошел утешить словом?
Таким вначале не был ты — теперь
Не счел меня достойным дружбы снова!

Что ты за человек, не знаю я.
Зачем ты подошел к дорожке сада?
И голос этот слышал я вблизи,
Но не видал, как ты вошел в ограду.
Не знаешь ты стыда перед людьми,
И страха пред небом знать не надо.

Что ты за человек, не знаю я;
Так буйный вихрь летит, сбиваясь с круга.
Зачем не с севера приходишь ты,
Зачем ко мне ты не приходишь с юга?
Зачем приблизился к запруде ты
И только растревожил сердце друга?

Не торопясь, ты едешь, и тогда
Нет времени у нас остановиться;
Стремительно ты мчишься — и тогда
Находишь время смазать колесницу!
Чтоб ты хоть раз один ко мне пришел,
Как жажду я,— но суждено ли сбыться?

Когда вернешься и войдешь ко мне —
Наполнишь сердце радостью такою;
А не войдешь, как будет трудно мне
Понять отказ и справиться с тоскою!
Когда бы ты хоть раз ко мне пришел,
И я б тогда исполнился покоя.

Сюань и флейта в лад поют — сильна
Была в нас дружба с братскою любовью [292],
Жемчужных мы на нитке два зерна!
Коль впрямь меня не знаешь, по условью,
Три жертвы [293]принеси, и поклянись,
И губы омочи священной кровью!

Коль мертвый дух иль оборотень [294]ты —
Твое лицо для нас непостижимо;
Но виден всем твой лик, твои глаза,
И видишь ты всегда идущих мимо!
Я эту песню добрую сложил,
Чтоб двойственность твоя явилась зримо [295].

Причудливо вьется прекрасный узор —
Ракушками тканная выйдет парча.
Смотрю я на вас, мастера клеветы!
Давно превзошли вы искусство ткача.

Созвездие Сита [296]на юге блестит,
Язык растянув, непомерно для глаз.
Смотрю я на вас, мастера клеветы,
Кто главный теперь на совете у вас?

Стрекочете вы, там и тут егозя,
Кого б оболгать, только ищете вы.
В словах осторожнее будьте, увы!
Уже говорят, что вам верить нельзя.

Двуличный пронырлив — и тут он, и там,
Дать волю он думает лживым словам.
Смотрите же: то, что не примут от вас,
С бедою назад не вернулось бы к вам!

Спесивый и гордый доволен и рад,
Трудом изнуренный — печалью объят.
О синее, синее небо вдали,
Взгляни на спесивых и гордых земли,
Трудом изнуренных печаль утоли!

О ты, клеветы зачинатель и лжи,
Кто главный у вас на совете, скажи?
Лжецов клеветавших схватил бы я сам
И бросил бы тиграм их всех и волкам;
Коль тигры б и волки их жрать не смогли,
На север их кинул бы к краю земли;
Коль в мрачные север не примет края,
К великому небу их кинул бы я!

Дорожка от сада в ветвях тополей
И к холму ведет, что меж хлебных полей [297]!
Лишь евнух я, Мэн-цзы [298], в покоях дворца;
Я эту правдивую песню сложил.
Прошу вас, прослушав ее до конца,
Размыслить о ней, благородства мужи!

С востока веет ветерок,
И дождь к нам прилетает вслед за ним,
Ты страхом был и ужасом томим —
В те дни лишь я с тобою был вдвоем.
Теперь и мир, и радость у тебя,
И брошен я, со мной ты стал другим.

С востока веет ветерок,
И вихри вьются вслед за ним, гляди.
Ты страхом был и ужасом томим,
Но ты меня носил в своей груди.
Теперь и мир, и радость у тебя,
И брошен я... Забвенье впереди.

С востока веет ветерок,
Он дует и на высях горных гряд.
Чтоб не увяла, нет такой травы;
Падут деревья, что теперь стоят.
Ты все мои достоинства забыл,
Но помнишь мелких множество досад!

Огромны, огромны кувшинки-цветы,
А я не кувшинкой — стал мелким цветком.
О, горе вам, горе, отец мой и мать!
Меня вы взрастили с великим трудом.

Огромны, огромны кувшинки-цветы,
А я не кувшинка, и жалок мой цвет.
О, горе вам, горе, отец мой и мать!
Меня вы взрастили средь горя и бед.

Коль нету в застольном кувшине вина —
То винного жбана позор и вина!
Чем сирому и одинокому жить —
Не лучше ль, коль ранняя смерть суждена?
Коль нету отца — где опора моя?
Доверюсь кому, если матери нет?
Вне дома тоску свою всюду несешь,
А дома — в ком помощь найдешь и совет?

Отец мой и мать породили меня,
Заботой своей окружили меня,
Они обласкали, вскормили меня,
Взрастили меня, воспитали меня,
Взлелеяли нежно ребенком меня,
Вне дома и дома носили меня,
Мой долг перед ними, что в сердце возник,
Как небо безмерное, столь же велик!

Высокие южные горы мощны,
Порывистый ветер свистит вдалеке.
Все люди, я вижу, счастливы кругом,
Зачем только я, одинокий, в тоске?