Юрий Кузнецов - После вечного боя [стихи]

Рабле, когда к тебе я обратился,
Ты мне швырнул Аи, и я напился.
Я вызвал тень твою — и побежден
Но я сражался — у твоих знамен!

Я видел сон, он не совсем был сном.
Погасло солнце яркое, и звезды
Едва блуждали без лучей и цели
В пространстве вечном; стылая земля
Крутилась слепо в пустоте безлунной;
Наутро день не наступал, и люди
От ужаса свои забыли страсти,
И все себялюбивые сердца,
Оцепенев во тьме, молились свету;
Теснились люди у костров зловещих,
И хижины, и царские дворцы,
И города, и веси — все горело
В огне последнем; люди собирались
Вокруг своих пылающих домов,
Чтоб еще раз взглянуть в лицо друг другу;
Тем повезло, кто средь вулканов жил,—
Тьму разгоняли факелы вулканов;
Надежды тень — все, что осталось в мире;
Горящие леса стремглав темнели,
Стволы взрывались с грохотом и треском
И падали — и было все черно.
И лица становились неземными,
Когда внезапно освещал их отблеск;
Одни, зажмурясь, падали на землю
И плакали, другие улыбались,
Руками подпирая подбородки;
А те сновали взад-вперед и утварь
Швыряли в погребальные костры,
То взглядывали с суеверным страхом
На мрачное разорванное небо,
Покров былого мира, то опять
Бросались в пыль с проклятьями и воем,
Зубами скрежеща; и с неба птицы
Пронзительно кричали и, упав,
Обломанными хлопали крылами;
Послушным стало дикое зверье,
В огромные клубки сплетались змеи,
Шипели, но ужалить не могли;
Их пожирали люди. Стала грызть
Саму себя голодная Война;
За черствый хлеб платили кровью; каждый
Угрюмо насыщался в одиночку;
Любви не стало; превратилось в мысль
Все на земле — и смерть была той мыслью.
Один другого пожирал; никто
Не погребал ни плоти, ни костей.
И псы бросались злобно на хозяев,
Один лишь пес остался верен трупу,
И зверя отгонял и человека,
Покуда голод не валил тех наземь
Или другой мертвец не соблазнял
Их тощих челюстей; сам жил без пищи,
То жутко выл он, то лизал он руку,
Которая не отвечала лаской,—
Пока не сдох. Все вымерли. Но двое
В живых остались — бывших два врага,—
И встретились они у алтаря,
У потухающих навеки углей,
Где в кучу были свалены святыни
Для гнусной требы; разгребали пепел
Холодными костлявыми руками,
В золе глухой они глухим дыханьем
Раздули искру — слабый огонек
Как бы в насмешку вспыхнул — и, увидев
В глаза друг друга при неверном свете,
Издали вопль и умерли на месте
От обоюдной мерзости, не зная,
На чьем челе знак Голода оставил
Незримый Сатана. И мир был пуст,
Могучий шумный мир стал глыбой глины
Без времени, без жизни, без людей;
Громада смерти — хаос бренных тел,
Озера, реки, океан — все стихло,
Ничто не шевелилось в их глубинах:
На море гнили мертвые суда,
Разваливались мачты по частям
И падали, не вызывая зыби,—
Ни дуновенья в спертой тишине,
На море ни прилива, ни отлива,
Луна, их госпожа, давно угасла;
Погибли облака; Тьма не нуждалась
В их помощи — Она была Вселенной.

Прощай! И если навсегда,
То навсегда прощай,
Я зла не вспомню никогда,
И ты не вспоминай.

Ужели эта грудь была
Открыта для любви,
Чтоб ты на ней уснуть могла?..
Так вспомни сны свои.

Ужели ты насквозь прочла
Жизнь сердца моего
И оттолкнуть потом смогла
С презрением его?

Твой шаг толпа превознесла
До облачных высот,
Но оскорбительна хвала,
Что зло другим несет.

Нет, я не дорожу собой,
Но не могу понять,
Как ты могла убить рукой,
Умевшей так ласкать?

Не лги себе; огонь в крови
Не гаснет до конца,
Мы будем жить, хотя в любви
И разошлись сердца.

Твое — хранит тепло в груди,
Мое — кровоточит
И знает: счастье позади
И встречи не сулит.

Моя печаль сильней, чем вой
И плач над мертвецом;
Тебе встречать зарю вдовой,
А мне седым вдовцом.

Когда с тобой заговорит
Впервые дочь моя,
Ты скажешь ли, как бог велит,
Что есть на свете я?

Когда играет дочь с тобой,
За локон теребя,
Знай: я молюсь на образ твой,
Знай: я люблю тебя.

Взгляни — и если дочь моя
Похожа на меня,
Пусть заиграет кровь твоя
От старого огня.

Несешь ты груз моих грехов,
Но не безумств моих;
Останется надежды зов
Звучать в ушах твоих.

Склоняюсь гордой головой
У твоего огня,
Моя душа вслед за тобой
Уходит от меня.

Конец! Тут все слова пусты,
Тем более мои;
Но мысль не ведает узды,
Когда ведет к любви.

Прощай! Мне суждено сгореть
Вдали от милых глаз,
И больше мне не умереть,
Чем умер я сейчас.

Пора плодов и пасмурных дождей,
Ты просишь солнце к сбору быть готовым:
Уже нависли тысячи гроздей
Над деревенским камышовым кровом,
И яблоки в садах отяжелели,
Ты ветви подпираешь там и тут,
Уже на грядках тыквы пожелтели,
Уже в лесах орехи затвердели,
Твои цветы в последний раз цветут:
Сбирают пчелы поздний мед в надежде,
Что лето продолжается, как прежде.

Ты всюду: и на поле и в селе,
Амбар и ток берут тебя в работу,
Ты отдыхаешь, сидя на земле,
Где навевает веялка дремоту;
Проворно косишь маки, а потом
Горюешь над последними цветками
И дремлешь рядом с брошенным серпом,
А то с последним золотым снопом
Идешь через ручей, скрипя мостками;
Хлопочешь по хозяйству и в свой срок
Из спелых яблок выжимаешь сок.

Где песни вешних дней?.. Кто их поет?
Есть песни у тебя, иные песни.
Когда над полем убранным встает
Заря и полыхает поднебесье,
То стонут комариные рои
За ивами речного переката,
Куда их ветры занесли твои,
Гремит сверчок в унылом забытьи,
И блеют раздобревшие ягнята,
Свистит овсянки песенка простая,
И ласточки щебечут, отлетая.

Проносясь по стремнинам в холодные дали,
Я почуял, что судно досталось рабам.
Капитан и матросы мишенями стали,
Пригвожденные голыми к пестрым столбам.