Фрида Каплан - Поколение пустыни. Москва — Вильно — Тель-Авив — Иерусалим

Пансион, в котором я поселилась, был интернациональный. Там проводили свои каникулы студенты из Бельгии, Англии, России и со всей Германии. Немецкие бурши устраивали комерши в своих кнейпах , пили бир , [146] Немецкие парни устраивали пирушки в своих пивных, пили пиво… (смесь русск. и нем. ). дрались и веселились. У кого было больше шрамов, считался наибольшим героем. Мы различали корпорации, также фуксов от альтерхеррен [147] Относительные новички в студенческой корпорации (от нем. Fuchs, от лат. Faex — «отброс, подонок») или «деды» (Alterherren — нем. ). и проч.

Каждый вечер молодежь в нашем отельчике собиралась после ужина в большой гостиной. С нами были три «дочери дома» (Haustöchter) — очень молоденькие, хорошенькие, веселые и затейницы. Днем они прислуживали — одна в кухне, другая за столом и третья в комнатах. Они не принадлежали к семье, а проходили, так сказать, свой практический курс в этом налаженном и хорошем хозяйстве. Мы играли в фанты, в Блиндер Петер [148] Букв. «слепой Петер» ( нем. ) — жмурки. , пели национальные песни и гимны всех тех стран, студенты которых были представлены, давали соло танцы.

За неимением еврейских танцев и незнанием еврейских песен я пела все русское, танцевала казачок и трепака и учила их подпевать «Ах вы сени, мои сени» и «Красный сарафан». «Задумал Терешка жениться, а тетка Матрена бранится» [149] «Ах, вы сени, мои сени» — русская народная песня. «Красный сарафан» — романс А. Е. Варламова (1801–1858) на слова Н. Г. Цыганова (1800–1833). «Задумал Терешка (или: Тимоня) жениться…» — русская припевка. им нравилось больше всего, хотя они не понимали ни слова. Романсы Чайковского и Рубинштейна, за неимением нот, я пела под собственный аккомпанемент. Марсельезу, бельгийский гимн и немецкие народные песни мы тоже пели хором.

Две недели прошли как сон. Кто бы сказал и подумал тогда, что это действительно был сон, от которого скоро все проснулись? Перед моим отъездом все «любители» в складчину мне преподнесли томик стихов Шиллера.

По дороге я видела Кельнский собор, снова была в Берлине, где истратила свои последние деньги на подарки: за извозчика и носильщика в Вильне папа должен был заплатить сам [так как у меня не осталось ни гроша].

Я снова начала мыкаться и подавать прошения, но теперь уже в разные высшие учебные заведения, и ждать ответа. В Петербурге на Бестужевских курсах мне отказали, в Москве на Герьевских [150] Высшие женские курсы в дореволюционной России были важным фактором эмансипации женщин, поскольку способствовали распространению среди них высшего образования. В 1878 г. в Петербурге открылись Бестужевские высшие женские курсы (названы по имени профессора русской истории К. Н. Бестужева-Рюмина, официального учредителя курсов), а в 1872 г. в Москве — Высшие женские курсы профессора Московского университета В. Н. Герье («Герьевские»). — тоже. Но я поехала в Москву, чтобы лично хлопотать о поступлении на высшие курсы. У меня было много времени, я ходила по театрам, по целым ночам простаивала возле кассы Художественного театра; я видела «Бранд» Ибсена, «Гамлет» с Качаловым, «Вишневый сад» Чехова и «Три сестры» с Книппер, «Дядя Ваня» и более модерные — «Осенние скрипки», «У жизни в лапах» [151] Пьеса И. Д. Сургучева (1881–1956; умер в Париже) «Осенние скрипки» была поставлена в Художественном театре в 1915 г. с О. Книппер-Чеховой в одной из главных ролей; была переведена на европейские языки, экранизирована во Франции. Пьеса К. Гамсуна (1859–1952) «У жизни в лапах» шла в Художественном театре с 1911 г. и др.

По утрам я ходила на утренники и на репетиции всех симфонических концертов. В Синодальном училище [152] Синодальное училище церковного пения и Синодальный хор в Москве были учреждены в 1892 г. для общего образования и репетиций певцов хора, предназначенного для пения в кремлевских соборах. были прекрасные камерные концерты — трио Шор, Крейн и Эрлих [153] Фортепьянное «Московское трио» выступало в 1892–1924 гг. В 10-е годы в нем играли пианист Давид Шор (1867–1942), скрипач Давид Крейн (1869–1926) и виолончелист Рудольф Эрлих (1866–1924). , и таким образом музыкой и театром я заполняла мучительные дни и вечера ожидания ответа, который должен был решить мою судьбу: остаться в России или вернуться в Лозанну.

Наконец наступил тот счастливый день, когда меня приняли на Высшие женские курсы Полторацкой [154] Историко-филологические и юридические курсы В. А. Полторацкой в Москве (Никитский бульвар, 14) открылись в 1906 г. Там преподавали ученые-филологи — А. Е. Крымский (профессор арабской словесности и истории Востока), А. С. Орлов (в 1910–1918 вел курс древнерусской литературы) и Д. Н. Ушаков, составитель «Толкового словаря русского языка». . В 19 лет я себя уже чувствовала старой студенткой, почти «альтерхерр». У меня было «академическое прошлое», в то время как у моих товарок было только гимназическое. Я даже давала советы, как взяться за лекции, какие слушать и какие отложить, а какие можно вообще пропускать.

Первая работа, которую я взяла, была «Дон Жуан в мировой литературе». Потом я писала о гуманизме, о первом психологическом романе «Фиаметта» Боккаччо и, наконец, о Макиавелли. Особенно меня интересовала моя первая тема, потому что она была «блуждающая тема» [155] Точнее «блуждающий сюжет», т. е. сюжет, встречающийся в разнонациональных и разновременных литературах. , и после нее мне захотелось взять еще несколько тем, которые обошли всю мировую литературу, как Фауст, например, или «Жидовка» [156] Рассказ А.И. Куприна (1904). и др. Но когда я попробовала составить себе список таких тем, я увидела, что нет ничего нового под луной, что все литературные темы были уже кем-то использованы для драмы или оперы («Паяцы», «Травиата» [157] Автор музыки к опере «Паяцы» Р. Леонкавалло сам написал либретто и утверждал, что взял случай из жизни. Сюжет оперы Дж. Верди «Травиата» заимствован из романа А. Дюма-сына «Дама с камелиями». ), и каждое поколение дает новое толкование и новую форму старой теме.

Следующий семестр я занялась второй частью «Фауста». По дороге в Швейцарию я мельком посетила Франкфурт, была в доме Гете, и это дало мне возможность ближе подойти к духу Гете и к той эпохе, когда он жил и творил. Знание немецкого языка мне очень пригодилось.

Я познакомилась с одним старым профессором, который мне помогал выбором книг и предоставил мне к услугам свою прекрасную личную библиотеку. Мы слушали лекции о Гегеле, мы изучали психологию и литературу — и теперь я была счастлива, что моя подготовка, как домашняя, так и лозаннская, давала мне возможность лучше усваивать все, что для еще зеленых девочек с гимназической скамьи было новыми и трудными науками.