Алексей Прасолов - Стихотворения

Пройдя сквозь ночь, я встретил рано
Рассвет зимы лицом к лицу.
Рассвет работал — поскрип крана
Шел в тон скрипящему крыльцу.

Над грудой сдвинутого праха,
Как ископаемое сам,
Скелет гигантского жирафа
Явив земле и небесам.

Кран с архаичностью боролся,
Крюком болтая налегке,
А после — пирамиду троса
Неся сохранно на крюке.

От напряженья бледно-синий,
Воздушный с виду в той судьбе,
Стальной пронзительностью линий
Он поражал ее в себе.

А кто там в будке — тот ли, та ли, —
Душа ль, в которой — высота?
Душа ль, что рвется, вылетая
Клубочком белым изо рта?

Иль, отрешенный, застекольный,
Мой ближний стерся и умолк,
Чтобы — ни радостно, ни больно,
Чтоб только волю втиснуть в долг?

Молчанье. Кран, как дух рабочий,
Стрелою с хрустом поведя,
Покончил вдруг с застоем ночи,
Напружился — и, погодя…

Не отрывалась, а всплывала
Плита, теряющая вес,
Как удивленная сначала,
Она недолгий путь свой весь

Чертила вытянуто, странно,
Не отклоняясь ни на пядь:
Она боялась грубой гранью
Рассвет до крови ободрать.

И двуединое подобье
Бетон со спуском обретал:
Неотвратимый — как надгробье,
Торжественный — как пьедестал.

То в профиль, то лицом — при спуске —
Там, надо мной, горит душа,
На вечность плюнувши по-русски,
Живой минутой дорожа.

А здесь, по русскому присловью:
«Один работай, семь дивись», —
По-русски ртами диво ловят
И головой — то вверх, то вниз.

Железный жест под грузом точен,
Без груза — радостно-широк:
Талант наукой не источен,
Науке дар свободный — впрок.

Жаль, с ним — с безвестным — я расстанусь.
Да что ему? В пылу труда
Хранит в нас душу безымянность
Надежней славы иногда…

Вчерашний день прикинулся больным
И на тепло и свет был скуп, как скряга,
Но лишь зачуял свой конец — от страха
Стер сырость, разогнал ненастный дым
И закатил роскошный, незаконный,
В воде горящий и в стекле оконном
Нелепо торжествующий закат.

А нынешний — его веселый брат —
Светил широко, но не ослепляя,
И сам как будто был тому он рад,
Что видится мне дымка полевая,
Как зыбкое последнее тепло
Земли тяжелой, дремлюще-осенней.

Но время угасанья подошло —
Его неотвратимое мгновенье
Не отразили воды и стекло,
Лишь на трубе, стволом упертой в небо,
Под дымом, что струился в том стволе,
Прошло сиянье — легкое, как небыль.
…Еще один мой вечер на земле.

Я не клянусь, прости меня.
Я слышал много клятв на свете,
Не зная будущего дня,
Клялись и верили — как дети.

А после видел я не раз
Лицо одной несытой страсти,
Потом — тоску огромных глаз
И детских — горькое участье.

От слова не прочнее связь:
Избыв счастливую истому,
То сердце, за себя боясь,
И в честной клятве лжет другому.

Она вошла во двор несмело,
И средь больничной суеты
Ей утро в душу не успело
Дохнуть
Предчувствием беды.

К стволу сосны прижалась телом,
Зовущий взгляд — в окно отца.
Но кто-то выглаженный,
В белом,
Сказал два слова ей с крыльца.

И, тем словам
Еще не веря,
Увидела со стороны
И морга отпертые двери,
И тень носилок
У стены.

Дверной проем,
Глухой и черный, —
Как зов старушечьего рта,
И солнцем
Косо освещенный
Порог —
Как смертная черта.

И, глядя пристально
И слепо,
Меж сосен девочка пошла.
В руке,
Распертая нелепо,
Авоська стала тяжела.

А тот,
Кто вынес весть навстречу,
Не отводил усталых глаз
И ждал:
Вот-вот заплачут плечи,
Сутулясь горько и трясясь,

Но парк укрыл ее поспешно,
Давая втайне перейти
Ту грань,
Откуда к жизни прежней —
Наивно-детской —
Нет пути.

Как ветки листьями облепит,
Растают зимние слова,
И всюду слышен клейкий лепет —
Весны безгрешная молва.

И сколько раз дано мне встретить
На старых ветках юных их —
Еще неполных, но согретых,
Всегда холодных, но живых?

Меняй же, мир, свои одежды,
Свои летучие цвета,
Но осен и меня, как прежде,
Наивной зеленью листа.

Под шум и лепет затоскую,
Как станет горько одному,
Уйду — и всю молву людскую, —
Какая б ни была, — приму.

Уходи. Я с ней один побуду,
Пусть на людях, но — наедине.
Этот час идет за мной повсюду,
Он отпущен только ей и мне.

Я к ее внезапному приходу
Замираю, словно на краю,
Отдаю житейскую свободу
За неволю давнюю мою.

Обняла — и шум пошел на убыль,
И в минуты частых наших встреч,
Чем жесточе я сжимаю губы,
Тем вернее зреющая речь.

Эта верность, знаю я, сурова
К тем, кому дается с ранних дней,
И когда ей требуется слово,
Дай — судьбой рожденное твоей.

И опять замрет звучанье чувства,
И глаза поймут, что ночь светла.
А кругом — торжественно и пусто:
Не дождавшись, ты давно ушла.

И опять возник он с темным вязом —
Прямо с неба нисходящий склон.
Ты с какой минутой жизни связан?
Памятью какою осенен?

Ничего припомнить не могу я,
Ничего я вслух не назову.
Но, как речь, до времени глухую,
Шум листвы я слышу наяву.

В этом шуме ни тоски, ни смуты,
Думы нет в морщинах на стволе, —
Делит жизнь на вечность и минуты
Тот, кто знает срок свой на земле.

И к стволу я телом припадаю,
Принимаю ток незримых сил,
Словно сам я ничего не знаю
Или знал, да здесь на миг забыл.

В ковше неотгруженный щебень,
Как будто случилась беда.
В большой котловине от неба
Глубокой казалась вода.