Алексей Прасолов - Стихотворения

Все — без нее: и этот стих,
И утра, ставшие бездонней.
Но холодок живых ладоней
Еще я чувствую в своих.

О музыкант, лишенный рук!
Ты ощущать не перестанешь,
Как он под пальцами упруг,
Нетронуто-холодный клавиш.

И словно вновь исполнят долг
Несуществующие руки —
И ты опять услышишь звуки,
Как я тот голос, что умолк…

В этом доме опустелом
Лишь подобье тишины.
Тень, оставленная телом,
Бродит зыбко вдоль стены.

Чуть струится в длинных шторах
Дух тепла — бродячий дух.
Переходит в скрип и шорох
Недосказанное вслух.

И спохватишься порою,
И найдешь в своей судьбе:
Будто все твое с тобою,
Да не весь ты при себе.

Время сердца не обманет:
Где ни странствуй, отлучась,
Лишь сильней к себе потянет
Та, оставленная, часть.

К чему б теперь о днях недобрых,
О выжженных
Вагонных ребрах,
О бомбах,
Плавящих песок?
Скользит по проводу
Пантограф,
Гудит торжественно
Гудок.

Ни станций,
От мазута грязных,
Ни лиц,
Что угольно-черны.
Несется поезд,
Словно праздник,
Где окна все освещены.

А там,
Холодный и могучий,
Стоит в запасе паровоз.
В его груди гудок ревучий,
Тревожно рвавшийся под тучи,
Все жив.

О, только б не вознес
Он голос свой,
Сирене сродный,
Туда, где мечутся лучи
Прожекторов…
…Так стой, холодный,
И отдохни. И помолчи.

О первая библиотека,
Весомость тома на руке!
России два различных века
Лежат в домашнем сундуке.

И прошлый век в сознанье раннем
Звенел мне бронзою литой:
Там Пушкин встал у основанья,
У изголовья — Лев Толстой.

А этот век… За взрывом — взрыв!
В крови страница за страницей.
И от огня не отстранишься,
Одних бессмертно озарив.

Других под бурею отвеял
Не без мучительных потерь.
Но стало тише… И теперь
Звук словно сам в себя поверил
И, донося значенье слов,
Восходит чище и свободней,
Как выражение природной
Естественности голосов.

И луна влепилась в лоб кабины,
И легла за плугом борозда.
Взрезывай тяжелые глубины,
Думай, что там было и когда?

Не враждует прах с безгласным прахом,
Где прошли и воды и лучи,
И не глянет в небо черным страхом
Борозда, рожденная в ночи.

И вдали от суетного стана
Вдруг возникнет, как из-под земли,
Скорбная торжественность тумана
В память тех, что раньше здесь прошли.

Пусть они живому не ответят,
Пусть туман, как привиденье, — прочь,
Ты вернешься к людям на рассвете,
Но не тем, каким ушел ты в ночь.

Заняться как будто и нечем,
Вот лестницу он смастерил.
Ведь жизнь оставляет под вечер
Немного желаний и сил.

И тихо — ступень за ступенью —
Он стал подниматься туда,
Где пенье, морозное пенье
Над крышей несли провода.

А все, что отринуто, глухо
Замкнули четыре стены.
Там, как изваянья недуга, —
Подушка и ком простыни.

И встал он — высоко, высоко —
Не краткий закат подстеречь,
А холод незримого тока
У самых почувствовать плеч.

Увидеть в каком-то наитье
(Как будто провел их не сам)
Вот эти смертельные нити,
Ведущие к первым огням.

Ну что же, теперь не в обиде:
В порыве желаний простых
Огни на поверке увидел
И что осветил он — постиг.

Но старое сердце дивилось:
И в счастье есть горький удел —
И выше бывать приходилось,
А что-то навек проглядел.

Опять мучительно возник
Передо мною мой двойник.
Сперва живет, как люди:
Окончив день, в преддверье сна
Листает книгу, но она
В нем прежнего не будит.

Уж все разбужено давно
И, суетою стеснено,
Уснуло вновь — как насмерть.
Чего хотелось? Что сбылось?
Лежит двойник мой — руки врозь,
Бессильем как бы р а спят.

Но вот он медленно встает —
И тот как будто и не тот:
Во взгляде — чувство дали,
Когда сегодня одного,
Как обреченного, его
На исповедь позвали.

И сделав шаг в своем углу
К исповедальному столу,
Прикрыл он дверь покрепче,
И сам он думает едва ль,
Что вдруг услышат близь и даль
То, что сейчас он шепчет.

Нет, лучше б ни теперь, ни впредь
В безрадостную пору
Так близко, близко не смотреть
В твой зрак, ночная прорубь.

Холодный, черный, неживой…
Я знал глаза такие:
Они глядят, но ни одной
Звезды в них ночь не кинет.

Но вот губами я приник
Из проруби напиться —
И чую, чую, как родник
Ко мне со дна стремится.

И задышало в глубине,
И влажно губ коснулось,
И ты, уснувшая во мне,
От холода проснулась.

Померк закат, угасла нежность,
И в холодеющем покое,
Чужим участием утешась,
Ты отошла — нас стало двое.

Ах, как ты верила участью!
Тебе вины любая малость
Неразделимой на две части
И не всегда твоей казалась.

Я оглянулся и увидел,
Как бы внесенные с мороза,
Твоей неправедной обиды
Такие праведные слезы.

И вызрел приступ жажды грубой —
На все обрушить радость злую,
Таили дрожь презренья губы,
Как смертный трепет поцелуя.

Но отрезвляющая воля
Взметнула душу круче, выше, —
Там нет сочувствия для боли,
Там только правда тяжко дышит.