Алексей Прасолов - На грани тьмы и света

Везут мне вагонетки глину,
А от меня — осенний мрак.
Когда я все их опрокину,
Достану спички и табак.

Далекая, ты в свете — рядом
И хочешь сказкой все облечь.
И при короткой встрече взглядов
Уже не требуется речь.

Но груз любви моей всегдашней…
Но детскость рук твоих и плеч…
Я отвожу огонь подальше —
Я так боюсь тебя обжечь.

А вагонеток строй суровый,
Как годы, гулок на бегу.
Приму, отправлю их — и снова
Перед тобой огонь зажгу.

Ты засмеешься надо мною:
— Твой страх —
застенчивая ложь!
Я правду девичью открою:
Горящую не обожжешь…

Ты вернула мне наивность.
Погляди — над головой
Жаворонок сердце вынес
В светлый холод ветровой.

Расколдованная песня!
Вновь я с травами расту,
И по нити по отвесной
Думы всходят в высоту.

Дольним гулом, цветом ранним,
Закачавшимся вдали,
Сколько раз еще воспрянем
С первым маревом земли!

Огневое, молодое
Звонко выплеснул восток.
Как он бьется под ладонью —
Жавороночий восторг!

За мытарства, за разлуки
Навсегда мне суждены
Два луча — девичьи руки —
Над становищем весны.

Деревья бьет тяжелый ветер.
Водою тучи изошли.
В пожарно-красные просветы
Гляжу из сумрака земли.

А мокрый сумрак шевелится —
В порывах шумной маеты
На ветках вырезались листья,
Внизу прорезались цветы.

Пронзительно побеги лезут.
Возносится с вершиной грач.
Растут столбы, растет железо
В просветы выстреливших мачт.

И вся в стремительном наклоне,
В какой-то жажде высоты,
По ветру вытянув ладони,
Пробилась утренняя ты.

О лето, в мареве проселка
Какая сила ходит тут!
Как настороженно и колко
Колосья в грудь меня клюют.

Среди людской горячей нивы
Затерян колосом и я,
И сердце полнится наливом —
Целебным соком бытия.

И где расти нам — не поспоришь:
Кому — зола, кому — песок.
Хранит разымчивость и горечь
Незамутненный терпкий сок.

И как я жил? И что я думал?..
Войди неяркою на миг —
И ты поймешь в разгуле шума
Шершавый шорох слов моих.

У обрыва ль, у косы,
Где певучее молчанье,
Обронила ты часы —
Сказка летняя в начале.

Все речные духи вдруг
Собрались в подводном мраке
И глядят на четкий круг,
И на огненные знаки.

И не верят их огню
Замурованные души,
Каждый выпростал клешню
И потрогал. И послушал.

Под прозрачный тонкий щит
Не залезть клешнею черной.
Духи слушают — стучит
Непонятно и упорно.

Выжми воду из косы
Злою маленькой рукою.
Говорил я про часы,
Да сказалось про другое.

Сверху — зыбью облака.
Сверху — солнечная пляска,
Но темна и глубока
Человеческая сказка…

Опусти пред нею щит —
И тогда услышим двое:
Как на дне ее стучит
Что-то светлое, живое.

Одичалою рукой
Отвела дневное прочь,
И лицо твое покоем
Мягко высветлила ночь.

Нет ни правды, ни обмана —
Ты близка и далека.
Сон твой — словно из тумана
Проступившая река.

Все так бережно утопит,
Не взметнет песку со дна,
Лишь невнятный, вольный шепот
Вырывается из сна.

Что в нем дышит —
откровенье?
Иль души веселый бред?
Вечно тайну прячут тени,
Вечно прям и ясен свет.

И, рожденная до речи,
С первым звуком детских губ
Есть под словом человечьим
Неразгаданная глубь.

Не сквозит она всегдашним
В жесте, в очерке лица.
Нам постичь ее — не страшно,
Страшно — вызнать до конца.

Платье — струями косыми.
Ты одна. Земля одна.
Входит луч, прямой и сильный,
В сон укрытого зерна.

И, наивный, тает, тает
Жавороночий восторг…
Как он больно прорастает —
Изогнувшийся росток!

В пласт тяжелый упираясь,
Напрягает острие,
Жизни яростная завязь —
Воскрешение мое!

Пусть над нами свет — однажды,
И однажды — эта мгла,
Лишь родиться б с утром каждым
До конца душа могла!

И когда опрокинуло наземь,
Чтоб увидеть — смежил я глаза,
Все чужие отхлынули разом,
И сошли в немоту голоса.

Вслед за ними и ты уходила:
Прикоснулась ко лбу моему,
Обернулась и свет погасила —
Обреченному свет ни к чему.

Да, скорее — в безликую темень,
Чтобы след был надежней затерян,
Чтоб среди незнакомых огней
Было темному сердцу вольней.

Шаг твой долгий, ночной, отдаленный
Мне как будто пространство открыл, —
И тогда я взглянул — опаленно,
Но в неясном предчувствии крыл.

Я хочу, чтобы ты увидала:
За горой, вдалеке, на краю
Солнце сплющилось, как от удара
О вечернюю землю мою.

И как будто не в силах проститься,
Будто солнцу возврата уж нет,
Надо мной безымянная птица
Ловит крыльями тающий свет.

Отзвенит — и в траву на излете,
Там, где гнезда от давних копыт.
Сердца птичьего в тонкой дремоте
День, пропетый насквозь, не томит.

И роднит нас одна ненасытность,
Та двойная, знакомая страсть,
Что отчаянно кинет в зенит нас
И вернет — чтоб к травинкам припасть.

Вокзал с огнями неминуем.
Прощальный час — над головой.
Дай трижды накрест поцелуем
Схватить последний шепот твой.

И, запрокинутая резко,
Увидишь падающий мост
И на фарфоровых подвесках —
Летящий провод среди звезд.

А чтоб минута стала легче,
Когда тебе уже невмочь,
Я, наклонясь, приму на плечи
Всю перекошенную ночь.

Эскалатор уносит из ночи
В бесконечность подземного дня.
Может, так нам с тобою короче?
Может, здесь нам видней от огня?

Из тоннеля дохнет неизвестным,
И тогда я на лица взгляну,
Что молчат, поднимаясь к созвездьям,
И молчат, уходя в глубину.