Алексей Прасолов - На грани тьмы и света

И сквозь тебя проходит время,
Сведя эпохи в миг один,
Как дым рабочий — с дымкой древней
Средь скромно убранных равнин.

И в этой дымке нет печали —
В ней словно тайны сведены.
Она — от непомерной дали,
От холодящей глубины.

И что бы душу ни томило,
Она опять в тебя влилась —
Очеловеченного мира
Очеловеченная власть.

Опять над голым многолюдьем
Июля солнечная власть,
И каждый рад открытой грудью
К земле по-древнему припасть.

Чей это стан? Какое племя?
Куда идет? Что правит им?
Но не теряет облик время,
И в людях он не вытравим.

Любой здесь временем помечен,
И оттого еще светлей
Святое утро человечье
Сквозит в невинности детей.

Дай подышать на пляже всласть им,
Они в неведенье — и пусть.
И знай, что истинное счастье
Слегка окрашивает грусть.

А речка мирно лижет ноги
Своим холодным языком.
Какие ждут еще тревоги
Тебя, лежащего ничком?

Тебе от них не отрешиться,
Они овеяли твой путь,
И сердце в шар земной стучится —
Мы жили в мире — не забудь.

Шнуры дымились. Мы беды не ждали,
И с горьких губ проклятье сорвалось,
Когда он встал на каменном увале —
Весенней силой вынесенный лось.

Он весь был клич — горячий и упругий,
И, принимая ветер на рога,
Он чуял в нем и брачный зов подруги,
И дальнее дыхание врага.

Была минута — из-за глыб молчащих
Стремительно, как бедственный сигнал,
Навстречу лосю вырвался запальщик
И с гулким криком шапкой замахал.

Стояло солнце диском дымно-черным.
Опали камни. Эхо улеглось.
С обломком ветки на рогах точеных
Мелькал в просветах оглушенный лось.

Ничком лежало свернутое тело.
Открытый рот — как омертвелый крик.
На много метров шапка отлетела,
И чуть дымился стиснутый пальник.

Вы эту силу юную измерьте
В ее живой бесстрашной наготе.
Кричат словами — о нелепой смерти,
Молчаньем — о спасенной красоте.

Уже заря пошла на убыль
И с желтым облачком свела
И черный крест, и черный купол,
И черные колокола.

В разноголосице весенней
Неслись трамваи и такси,
И просквозило сумрак пенье
Пасхальным отзвуком Руси.

И пенье меркло — будто ждали,
Что им ответят с высоты…
Казалось, души улетали
Через чернеющие рты.

Казалось, светоносный кто-то
Ответит сонмищу людей:
Мир в напряженье — перед взлетом
Иль перед гибелью своей?

Но замелькали шапки, шали,
Карманный зазвенел металл…
Нет, никого они не ждали
И осмеяли б тех, кто ждал.

Им слишком трезво ясен жребий.
И в переулки потекли
Они — бескрылые для неба
И тягостные для земли.

Широкий лес остановил
Ночных ветров нашествие,
И всюду — равновесье сил,
И дым встает торжественный.

Шурши, дубовый лес, шурши
Пергаментными свитками,
Моей заждавшейся души
Коснись ветвями зыбкими.

За речкой, трепетной до дна,
За медленными дымами
Опять зачуяла она
Огромное, родимое.

И все как будто обрело
Тончайший слух и зрение —
И слышит и глядит светло
В минутном озарении.

Сквозит и даль и высота,
И мысль совсем не странная,
Что шорох палого листа
Отдастся в мироздании.

В осеннем поле и в лесу,
С янтарным утром шествуя,
Я к людям душу донесу
Прозрачной и торжественной.

Оденусь — и я уж не тот:
Иным неподвластный заботам,
Мгновенно я взят на учет
И строгому времени отдан.
Услышу гудок на ходу —
И в гуле густом и высоком
Иду я привычно к труду —
Иду к человечьим истокам.
А тень вырастает длинней,
Знакомая мне и чужая.
Ломается в груде камней,
Походку мою искажая.
И тень ли, поденщик ли тот,
Что смотрит глазами пустыми,
Когда обыденность убьет
В работе значенье святыни?
Большой, угловатый в плечах,
Словцом перекинувшись скупо,
Товарищ отпустит рычаг
И место, и ночь мне уступит.
И крикнуть захочется мне:
— Откликнись, какая там эра
Свой прах отложила на дне
Открытого мною карьера?
Сюда, в непогожую мглу
Я вынес по вызову ночи,
Как мой экскаватор стрелу, —
Мечту в нетерпенье рабочем.

В ночи заботы не уйдут —
Вздремнут с открытыми глазами.
И на тебя глядит твой труд,
Не ограниченный часами.

И сколько слов — из-под пера,
Из-под резца — горячих стружек,
Пока частицею добра
Не станет мысль, с которой сдружен.

Светла, законченно-стройна,
Чуть холодна и чуть жестока,
На гордый риск идет она,
Порой губя свои истоки.

Оттачивая острие,
Летит в безвестное нацелясь, —
И постигаем мы ее
Космическую беспредельность.

Не отступая ни на пядь
Перед бессмыслием постылым,
Она согласна лишь признать
Вселенную своим мерилом.

Ты в поисках особенных мгновений
Исколесил дорогу не одну,
По вспышкам преходящих
впечатлений
Определяя время и страну.

И в каждой вспышке чудилось
открытье,
Душа брала заряд на много лет.
Но дни прошли — и улеглись событья
В ней, как в подшивке выцветших
газет.

Ей нужно чудо, чтоб завидно
вспыхнуть.
Но, это чудо в людях не открыв,
Ты выдаешь испытанною рифмой
Свой мастерски наигранный порыв.

Блюдя приличье, слушают не веря,
Зевком снижают с мнимой высоты,
И все невозвратимые потери
На сложную эпоху свалишь ты.

Не утешайся логикою гибкой.
Эпоха жарко дышит у дверей,
Как роженица — с трудною
улыбкой —
Насмешкой над обидою твоей.

Нагрянет горе. Сгорбит плечи.
И рядом дрогнет лучший друг.
Но сердцу ясно — круг очерчен,
И ты один вступил в тот круг.

Угрюмо ширится молчанье,
Испугом округляя рты,
И в немоте первоначальной
Все ждут как будто — что же ты?..

Когда заметят слезных пятен
Горячий глянец на лице, —
Им сразу легче — ты понятен
В их сострадательном кольце.

Но нет слезы. И нет излома
В крутой суровости бровей, —
Каким-то странным, незнакомым
Ты станешь для родных людей.