Александр Твардовский - Стихотворения. Поэмы

В этом чувстве нового маршрута, тревог и потрясений может найти себя «судьба любая», и намечается новая связь времен, продолжение дороги дорог!

Индивидуальное своеобразие пути Твардовского отразило, выразило путь широчайших русских народных масс в ту эпоху, когда новое общество перешло к глубинной перестройке всех укладов народной жизни и самой человеческой личности, перешло к массовому строительству новых дорог и домов и к их, так сказать, обживанию. Этот процесс выявил новые возможности человека и поэзии, но сопровождался и новыми трудностями, опасностями, сопровождался огромными битвами на переправах, подъемах и поворотах, прежде всего битвой с фашизмом.

Возникло небывалое в истории сочетание пафоса дней и далей, будничного и героического; точной деловитой работы, требующей внимания к каждой подробности, и огромного размаха, крутизны перевалов и поворотов; роста возможностей и ответственности каждого отдельного человека и сурового единства, дисциплины. Возникло небывалое в истории сочетание прозы и поэзии в самой жизни. В поэзии Твардовского это выразилось в стремлении к сложной простоте, пристальной наблюдательности, зоркости, меткости глаза путника и мастера. Это поэзия новой коллективности, поэзия потребностей и опыта социалистического демократизма в реальных исторических условиях его развития.

Может быть, впервые в истории поэзии с такой силой и такой конкретностью утверждается главным ее героем человек из народа в главных его делах, в слитном труде рук, ума, сердца. Герой слился с личностью поэта, стал его многоликой личностью и впервые развернулся во всем богатстве своей новой интеллигентности, духовности.

С этими главными поэтическими открытиями Твардовского связаны все остальные. И прежде всего то, что можно назвать расширением и углублением поэтической конкретности. Конкретности воспроизведения множества дорог и домов, многообразия людей, природы, событий — всего потока жизни. Эта новая конкретность воспроизведения окружающего мира, с присущей ей почти документальной точностью, стала вместе с тем и новой конкретностью анализа диалектики души, «текучего вещества личности», как выразился Л. Толстой. В этом поэт достиг небывалой наблюдательности, искусства передачи тончайших переливов «текучего вещества», особенно в том, что можно назвать социально-психологическим поведением человека. В психологическом анализе Твардовский достигает самых глубинных слоев. Невидимый ход диалектики души, иной раз сильно отличающийся от видимого, передается им совокупностью картин человеческого поведения и окружающей обстановки и особой гибкой текучей стихией стиха, поэтического языка, как это мы видим на примере ряда стихотворений (от «Братьев» до стихов последних лет).

Конкретность нового позволила лучше оценить и значение унаследованных ценностей, в том числе таких, как любовь к родной земле, природе, повседневному труду, историческая преемственность народной жизни. Так продолжалось реальное обновление поэзии, начатое революцией.

Это обновление включало и переработку опыта поэзии XX века, и возрождение традиций великой русской классической реалистической поэзии, и использование поэзией достижений прозы. Поэзия Твардовского начала разговор сначала, «как в первый раз на свете», независимо от готовых литературных представлений. Обновление литературы и основано на том, что писатель выходит за ее пределы; он не отталкивается от нее и не продолжает, он просто говорит о том, что появилось в жизни, что есть и может быть. Непосредственными учителями Твардовского были Некрасов, Пушкин, Л. Толстой, Чехов, советская поэзия и проза, в том числе и документальная, вплоть до газетного очерка, корреспонденции. Но вместе с тем поражает уже в ранних стихах Твардовского (начиная с 1928–1929 гг.), и тем более в первых стихах, вошедших в настоящее собрание, их полная самобытность, отсутствие даже косвенных литературных реминисценций, отсутствие «литературности». Бунин, восхищаясь «Василием Теркиным», писал, что в «этой поэме нет ни единого… готового, то есть литературно-пошлого слова» [1] И. А. Бунин, Письмо к Н. Д. Телешову. — Журн. «Исторический архив», М. 1962, № 2, стр. 166. . Это верно и по отношению ко всему Твардовскому. У него есть слова более и менее удачные, но нет слов «готовых», хотя он никогда не стремился быть оригинальным и не боялся традиционности. В «Стране Муравии» многое продолжает Некрасова, но нет ничего «готового» некрасовского. И, по существу, это не только другая деревня, но и совершенно другой поэтический строй, система. Остальные стихи Твардовского невозможно непосредственно сопоставить с чем-либо в мировой литературе.

Элементы художественной прозы — сюжетность, многогеройность, широкое использование «бытовых» и других «прозаических» деталей и ситуаций, многоплановость движения образа, детальность психологического анализа, разнообразное использование разговорной и другой прозаической речи — не просто перенесены Твардовским в поэзию из прозы. Нет, было найдено и показано их новое поэтическое содержание. Картины грандиозных массовых боев, подвигов непринужденно переходят в солдатские разговоры и шутки о потерянном кисете; в самый патетический момент о Теркине говорится — «гладкий, голый, как из бани». Одно из самых глубоко драматических стихотворений может начаться словами: «Допустим, ты свое уже оттопал». Вульгаризм «оттопал» здесь также естествен, как рядом «высокие», книжные обороты речи: «некий твой срок», «твой предел». И патетическое восклицание «нет, лучше рухнуть нам на полдороге» без затруднений переходит в заключительное грубоватое просторечие — «и, может, меньше нашего наврут». У Твардовского, строго говоря, нет ни прозаизмов, ни «поэтизмов», а есть один живой поток современной народной речи, ее богатство, свобода, непринужденность, многоголосье, с преобладанием повседневно-разговорной, ничем не прихорошенной основы, но раскрытой во всей ее глубинной поэтичности.

Речь каждого поэта предполагает собеседников, очень разных у разных поэтов. Например, слово Маяковского — это слово «агитатора, горлана, главаря», обращенное и к современникам, и к «товарищам потомкам» с трибуны собрания, или митинга, или эстрады. У некоторых поэтов оно обращено, наоборот, к близкому другу или любимой и т. д. Слово Твардовского обращено к конкретному собеседнику — современнику, читателю, — и не одному, а нескольким, многим, с несколькими различными характерами, а также к своим героям, к самому себе, различным своим «я». Это всегда — живые личности, даже когда Твардовский обращается к времени или смерти («Ты, время, обожжешься», «Ты дура, смерть» и т. д.). Митинговое начало в поэзии Твардовского отсутствует. Отсутствуют у него и страстные, интимные излияния или рыдания, задыхающиеся судорожные исповеди, столь характерные, например, для Цветаевой. Речь Твардовского всегда очень сдержанная, даже в моменты наивысшего потрясения, глубокого волнения (как в изображении переправы в «Василии Теркине» или похорон матери). В лучших стихах Твардовского эта сдержанность еще больше усиливает впечатление.