Антология - Советская поэзия. Том первый

Зачем ты завидуешь, зависть?
Да разве ты можешь понять,
Как солнце врывается в завязь,
Чтоб розовым зернышком стать?

Да разве ты что-нибудь любишь?
Тебе ведь и знать не дано,
Как соками полнятся глуби
И как вызревает зерно.

От немочи черной пылая,
Топчась у чужого огня,
Ах, старая карлица злая,
Ты часто кусаешь меня.

Я всю разгадал тебя, право.
По-всякому делала ты:
То целила в сердце лукаво,
То ядом кропила цветы.

Все ходишь ты сбоку. В пристяжках.
И все воспаленно и зло
Считаешь на тусклых костяшках,
Кому на земле повезло.

Мне тоже везло понемногу.
Без хитрых прикрас. Без затей.
Везло на любовь. На дорогу.
Везло на хороших людей.

И, как ни завидуй ты, зависть,
Тебе ведь постичь не дано,
Как солнце врывается в завязь
И как вызревает зерно.

Спустился на степь предвечерний покой,
Багряное солнце за тучами меркнет…
Растет на кургане над Доном-рекой
Суровый цветок — бессмертник.
Как будто из меди его лепестки,
И стебель свинцового цвета…
Стоит на кургане у самой реки
Цветок, не сгибаемый ветром.

С ним рядом на гребне кургана лежит
Казак молодой, белозубый,
И кровь его темною струйкой бежит
Со лба на холодные губы.

Хотел ухватиться за сизый ковыль
Казак перед самою смертью,
Да все было смято, развеяно в пыль,
Один лишь остался бессмертник.

С ним рядом казак на полоске земли
С разбитым лежит пулеметом;
И он не ушел, и они не ушли —
Пол роты фашистской пехоты.

Чтоб смерть мог казак молодой пережить
И в памяти вечной был светел,
Остался бессмертник его сторожить —
Суровой победы свидетель.

Как будто из меди его лепестки,
И стебель свинцового цвета…
Стоит на кургане у самой реки
Цветок, не сгибаемый ветром.

Над корневищами дубов
Темнеет снег неуловимо;
Густые поросли кустов
Охвачены недвижным дымом.

На соснах с южной стороны
Кора, оттаивая, дышит,
И лишь предчувствием весны
В лесу ковер узорный вышит.

И там, где тоненьким ручьем
Омыт в пути сухой валежник,
На бледном стебле, под лучом,
Уже качается подснежник.

И весь он, весь он голубой,
Необъяснимо чист и светел.
Его касается губой
Бредущий с юга пьяный ветер.

А от него невдалеке,
У входа в душную землянку,
На покосившемся пеньке
Сидит с ребенком партизанка.

Лицом уткнувшийся в платок,
Еще беспомощный, несмелый,
Он темно-розовый сосок
Губами ищет неумело…

И мать дает ребенку грудь,
Прислушиваясь над снегами,
Как сын старается втянуть
Побольше жадными губами.

И от нее невдалеке,
Чуть видный, невысокий, нежный,
На тонком бледном стебельке
Легко качается подснежник.

А рядом с ним бежит ручей
И на снегу не леденеет;
И мох под тяжестью лучей
На соснах мшистых зеленеет.

Когда над берегом сиял
У Дона месяц, загораясь,
Шумел высокий краснотал,
С волной студеною встречаясь.
Ах, краснотал, мой краснотал,
Ты все ли мне тогда сказал?
Ах, краснотал, мой краснотал,
Кого ты ночкой темной ждал?
Шел казачок к реке вдвоем,
Смотря своей любимой в очи.
Ее отцовским пиджачком
Он укрывал степною ночью.
Ах, краснотал, мой краснотал,
Ты все ли мне тогда сказал?
Ах, краснотал, мой краснотал,
Кого ты ночкой темной ждал?
Они смотрели, как горел
Далекий бакен по-над Доном;
Они слыхали, как шумел
Камыш у берега зеленый.
Ах, краснотал, мой краснотал,
Ты все ли мне тогда сказал?
Ах, краснотал, мой краснотал,
Кого ты ночкой темной ждал?
Своей девчине казачок
В любви горячей жарко клялся,
Не замечал, как пиджачок
С любимых плеч к траве спускался.
Ах, краснотал, мой краснотал,
Ты все ли мне тогда сказал?
Ах, краснотал, мой краснотал,
Кого ты ночкой темной ждал?
Они сидели над рекой,
Река о чем-то говорила…
И билось, билось под рукой
У казачка сердечко милой.
Ах, краснотал, мой краснотал,
Ты все ли мне тогда сказал?
Ах, краснотал, мой краснотал,
Кого ты ночкой темной ждал?

Шумел сурово Брянский лес,
Спускались темные туманы,
И сосны слышали окрест,
Как шли тропою партизаны.

Тропою тайной меж берез
Спешили дебрями густыми,
И каждый за плечами нес
Винтовку с пулями литыми.

В лесах врагам спасенья нет:
Летят советские гранаты,
И командир кричит им вслед:
— Громи захватчиков, ребята!

Шумел сурово Брянский лес,
Спускались темные туманы,
И сосны слышали окрест,
Как шли с победой партизаны.

Есть хутор Русский на Кубани,
Там нет сейчас живых домов,
Там горе плавает в тумане
На гребне вздымленных холмов.

Враги его огнем пытали,
Взрывали толом каждый дом,
Четвертовали и сметали,
Чтоб память выветрить о нем.

Но он стоял, стеною каждой
За землю русскую держась;
Огнем палим и мучим жаждой,
Он не желал пред немцем пасть.

Они его пытали, будто
Вобрал он русские края,
Не сто домов, не Русский хутора,
А вся в нем русская земля.

Он засыпал им пеплом лица,
Горел огнями, но не гас;
Он звал соседние станицы
К себе на помощь в трудный час.

Остался жив… Дома — калеки,
Пустые окна — сквозняком…
Переплывают люди реки,
Бредут из плавней босиком.

С горы идут тропинкой узкой,
Спешат дорогой через лес.
«Куда идете?» —
«В хутор Русский».
«Откуда вы?» —
«Из этих мест».

Рассвет в степи встречает тусклый
Людей, идущих чередой…
«Куда идете?» —
«В хутор Русский».
«К себе домой?» —
«Домой, домой!»

Враги его убить хотели,
Но он, как прежде, будет жить.
Убить и хутор не сумели,
А где же землю им убить!

Все начинается с тебя:
И каждый день, и мысль любая,
И утро, что, лучом слепя,
Ко мне в окно с весной влетает, —
Все начинается с тебя!

Где б ни был я, в каких бы странах,
Среди людей, порою странных,
Ведущих сложный разговор, —
А ты со мной… И взор твой, взор
Так бесконечно мил и нежен,
Как был со мною до сих пор, —
Он измененьям не подвержен.