Антология - Советская поэзия. Том первый

Пусть мне долго тревожиться, мыкаться
И страдать из-за мелких грехов, —
Чья-то юность мне все же откликнется
Рокотаньем моих стихов!

Город чужой вкруг меня суетился
В шумном своем беспорядке,
Перед отъездом я спохватился —
Нету перчатки.

Был на перчатке рисунок строгий —
Белый, черный, зеленый.
Видно, упала где-то в дороге,
В давке вагонной…

В левой руке — груз чемодана.
Вытерпел я еле-еле.
Правую сунул в прорезь кармана —
Пальцы немели.

Поезд помчал меня в тучах дыма —
К дому спешил прибежать он.
Вот наконец-то моей любимой
Рукопожатье.

Вечером села она трудиться.
Голову не поднимая,
Круглые петли считала, спицы
Перебирая.

Молча сидела она в уголочке.
Долго, усердно вязала.
Нитки из трех шерстяных клубочков
Соединяла…

Снова в дорогу перчатки надеты.
Правая стойко хранила
Нежность ладони, тепло привета
Девушки милой.

Здесь имя
Ленин
твердая рука
Врубила в мрамор вековой породы.
Еще прочней
оно войдет в века, —
Его в сердцах
всегда хранят народы.
Вечна любовь к нему.
Она
Зари пленительной светлее.
Он встал над миром, пламенея,
И правдою его
земля озарена.

Ветры, в которых весны дыханье,
Солнце и тучек узор сквозистый
Очарованье
Дню придавали в лазури чистой.

Был этот день для тебя началом,
Светом рожденного к жизни мая,
И засиял он,
Глаз твоих ясных цветы раскрывая.

Пусть же глаза твои, как в тумане,
Видят пока лишь мерцанье света,
Скоро предстанет
Мир им в сиянии ясного лета!

Нашего века легенды и оды —
Все в свое время узнаешь на свете.
Движутся годы,
Вновь возрождаясь, как листья и ветер.

Эти глаза, что открылись впервые,
Видят далёко,
Им все просторы видны мировые,
Радость грядущего светит широко.

Я этот день далекий вспомнил снова,
Он самый яркий из далеких дней, —
Склонился жадно я над «Русским словом»
Над первой хрестоматией моей.

Картинок вдосталь! Царственные лица
Торчат надменно из воротников,
Вот в океане каравелла мчится,
А вот зверье неведомых лесов!

А вот моря, материки, планеты…
Но что мне делать с русским языком?
Ведь я, признаться, в алфавите этом
Лишь с буквой «А» и с «О» чуть-чуть знаком.

Какая птица? Чижик иль синица?
Где проживает эта стрекоза?
Вдруг на меня пытливо со страницы
Взглянули умные и добрые глаза.

И человек с курчавой головою
Пришел ко мне, как сказка входит в сон, —
Как старший друг, он встал передо мною,
Стихами, как цветами, обрамлен.

За слогом слог… блуждаю еле-еле…
И вдруг в роскошном зимнем серебре
Строка взметнулась зимнею метелью
И зашумела на родном дворе.

Ученый кот шагает по опушке,
Богатыри с морского дна встают…
Когда в дома неслышно входит Пушкин,
Его мгновенно дети узнают!

Там, где веками царствует насилье,
Где непробуден тяжкий сон земли.
Поэзия не расправляет крылья.
Замучена, затоплена, в пыли…

О слово русское! С эстонскими детьми
Тебя тогда насильно разлучали,
Над мрачною землею, над людьми
Здесь западные сумерки летали.

Как слава Пушкина сюда пройти могла
Сквозь жандармерию, сквозь тысячи заслонов?
Поэзия! Ты много лет была
На откупе у лордов и баронов!

Поэзии сопутствует борьба,
Они вдвоем — как сестры молодые…
Эстония моя! Твоя судьба
Теперь навеки связана с Россией.

Язык ее священен для меня,
И дух поэта жив в моем народе —
Заря коммунистического дня
Над памятником Пушкина восходит.

И слово русское, как музыка, звучит
В моей стране так радостно и звонко!..
И томик Пушкина раскрыт
В руках счастливого эстонского ребенка.

Пусть поют под ногами каменья,
Высоко зацветают поля,
Для людей моего поколенья
Верным берегом стала земля.

И путиловский парень, и пленник,
Полоненный кайеннской тюрьмой, —
Все равно это мой современник
И товарищ единственный мой.

И расскажут покорные перья,
С нетерпеньем, со смехом, с тоской,
Всё, чем жил молодой подмастерье
В полумраке своей мастерской.

Снова стынут снега конспираций,
Злой неволи обыденный гнет.
В эту полночь друзьям не пробраться
К тем садам, где шиповник цветет.

Но настанет пора — и внезапно
В белом пламени вздрогнет закат.
Сразу вспышки далекие залпов
Нежилые дома озарят.

И пройдут заповедные вести
Над морями, над звонами трав,
Над смятеньем берлинских предместий
И в дыму орлеанских застав.

Наши быстрые годы не плохи
И верны и грозе и литью,
На крутых перекрестках эпохи
Снова сверстников я узнаю.

Не говор московских просвирен,
Но сердцем старайся сберечь,
Как звездное небо России,
Обычную русскую речь.

Ее не захватишь в уставы —
Звенит, колобродит, поет
С частушкой у вербы кудрявой,
С тальянкой у Нарвских ворот.

Бегут перелеском проселки…
У волжских больших переправ
Поют на заре комсомолки
О девушках наших застав.

И светлое очарованье
Ты каждому сердцу даешь,
И что для тебя расстоянье —
Ты в мире как в песне живешь.

Ты рано меня приласкала,
Но крепче слова приторочь
Под режущим ветром Байкала,
В сырую балтийскую ночь!

Дай руку мне, пойдем со мною
В тот вьюжный край,
Он полонил мне сердце тишиною,
И снегом зим, и свистом птичьих стай.

Там горбоносых желтобровых птиц
Эвенк-охотник ждет, и на рассвете
Слепят огни бесчисленных зарниц,
И гнет пурга тяжелых кедров ветви.