Екатерина Полянская - На горбатом мосту

Но когда наконец я усну в этом дивном саду,
То сквозь шорох листвы, сквозь росистую тонкую проседь
Просочится рассвет, на котором спокойно уйду,
Даже если отпустят грехи и остаться попросят.

Осколок бутылки, ровно вечность назад
Разбитой в одном вполне симпатичном притоне,
Впивается в руку. И, опуская взгляд,
Ты видишь, как время течёт по твоей ладони.

Масштаб исчезает, сжимая в точку века.
Там, где была глубина, становится мелко.
Мгновенья и впрямь свистят и свистят у виска,
Причём в обе стороны. Такая вот перестрелка.

Ты понимаешь: да, без потерь не уйти —
Слишком уж явно сквозит холодок за спиною.
Очень хочется выжить, как ни крути.
Даже если – буквально любой ценою.

И вот тогда, прекратив утомительный счёт
Потенциальных смертей, пролетающих мимо,
Ты распрямляешься – и шагаешь вперёд
Лишь потому, что вперёд идти – необходимо.

Без обвинений и высоких слов
Мне воронёный ствол упрёт в затылок
Эпоха рынков, нищих стариков,
В кошёлки собираемых бутылок.

Эпоха, где уже не на кресте —
На поручнях промёрзлого трамвая
В раздавленной телами пустоте,
Распяв, тебя сейчас же забывают.

Где, как во сне, без голоса кричать
И погибать в слепом бою без правил,
Где горького безумия печать
На лоб горячий кто-то мне поставил.

Где получувства точат полужизнь,
И та привычно и почти не страшно,
С краёв желтея, медленно кружит
И падает в архив трухой бумажной.

Где время, обращённое в песок,
Сочится, незаметно остывая,
И отбывает слишком долгий срок
Душа – на удивление живая.

Ты нынче мне приснился. Мы с тобою
Всё спорили о чём-то. Но о чём?
Никак не вспомнить… Яростным прибоем
Вскипало время за моим плечом

И опадало. И вскипало снова,
И, словно на пустынном берегу,
Со словом беспощадно билось слово,
Не зная милосердия к врагу.

Любые компромиссы отвергая,
Сжигая этот грешный мир дотла,
Мы спорили. И женщина другая
Тебя спокойно к ужину ждала.

Срывая за личиною личину,
Пылая гневом, праведным вполне,
Мы спорили. Спешил другой мужчина
С работы – как всегда – домой. Ко мне.

И тикали часы. Чужие дети
Росли. Горел огонь, текла вода.
И лишь слепые спорили о свете,
Которого не знали никогда.

А мне говорили: уйдёт любовь —
И сразу начнётся блюз.
Когда навсегда уходит любовь,
Тогда начинается блюз.
И я рифмовала с любовью – кровь,
И с трусом – пиковый туз.

И вот она наконец ушла,
А может быть – умерла.
Не оборачиваясь, ушла,
И где-нибудь умерла.
Я вроде бы слышала всплеск весла —
Такие вот, брат, дела.

И я напряжённо слушаю ночь,
И в ней – чужие шаги.
Слушаю, как замирает ночь,
Вбирая в себя шаги.
И стрелки, пытаясь вырваться прочь,
Описывают круги.

На крыше соседнего дома куст
Поймал ветвями луну.
Чёрный и тихий, как невод, куст
Из неба тянет луну.
А я всё пытаюсь услышать блюз,
Но слышу лишь тишину.

Вот улица и ты здесь жил когда-то.
Вот улица твоя… Как хорошо!
Ничто не сдвинулось ни на вершок —
Всё те ж дворы и той же формы пятна
На тех же стенах. Перезвон трамвая
Всё тот же. Так же пачка сигарет
В моём кармане… Но чего-то нет,
Чего-то, безусловно, не хватает.
Быть может, воробья? Да, воробья,
Который бы купался в этой луже.
Нахальный, звонкий, он здесь очень нужен,
Его уже как будто вижу я.
Два грузчика расслабленно толкают
Тележку. С приговоркой «ё-моё»,
С невнятным матюгом в небытиё
Они за поворотом исчезают.
Вот битое стекло. Я отражаюсь
В осколках и, взглянув из-под ресниц,
Мелькаю тенью среди спин и лиц
И в каждой подворотне растворяюсь.
Мне здесь не страшно. Этот мир – он мой,
Со мною ничего в нём не случится.
Вот улица, она давно мне снится,
Вот боль моя, она всегда со мной.

В ушедшем и несбывшемся, в небывшем
Простишь ли мне
Мелодию, которую мы слышим
Ещё во сне,
На полустанках, станциях, причалах
В последний час —
Мелодию, которая звучала,
Но не для нас,
Сквозь суету базара и вокзала,
Сквозь плеск весла —
Мелодию, которая спасала,
Но не спасла.
Простишь ли звук негромкий и несмелый
И, может быть,
Ещё простишь мне то, что я сумела
Тебя простить.

Ветер – безумный дворник,
Беглый, хмельной острожник,
Всех чердаков затворник,
Вечно слепой художник.

Брови нахмурит гневно,
Спрячет смешок лукавый…
Взмахи метлы – налево,
Взмах топора – направо.

Шлёпая мокрой кистью,
Тонко рисуя тушью,
Ветер подхватит листья,
Ветер подхватит души.

И закружит незряче
Улицей, переулком
По-стариковски плача
У подворотни гулкой.

Дуя в свирель напевно,
Лязгая жестью ржавой…
Душу мою – налево,
Душу твою – направо.

Пёс пролаял зло и сипло
И умолк. Ты крепко спишь.
Друг мой, друг мой, полночь сыплет
В закрома сухую тишь.

Возле самого порога
В связке звякнули ключи…
Друг мой, друг мой, ради бога!
Ради бога, не молчи!

Потому что так тревожны
Эти тёмные дома,
Потому что, знаешь, можно
В тишине сойти с ума.

Словно чёрная корова,
За стеной вздыхает ночь.
Только голос, только слово
Мне б могли ещё помочь.

Ведь в моей безмолвной муке,
Там, где горше дёгтя – мёд,
Кто, скажи мне, на поруки
Душу грешную возьмёт?

Скажи, куда мне спрятаться, скажи,
От жалости слепой куда мне деться?
Пролётами цепляются за сердце
Стекающие с лифта этажи.

И тянутся канаты, провода
(Мгновение – и полутоном выше)
Туда, где голубям не жить под крышей
И ласточкам не выстроить гнезда,

Где ты меня давным-давно не ждёшь,
Где скомкано пространство в снятых шторах…
По лестнице – шаги, у двери – шорох,
И им в ответ – озябших стёкол дрожь.