Анна Баркова - Возвращение: Стихотворения

Кому мой путь охранять?
Жених не за мной.
И не могу принять
Я страсти земной.

Христос лучистый и нежный ушел,
Христос покорных печали людей.
Отснял Его хитона шелк,
Христа печали не найти нигде.

И те, кто предан Ему, тайком
Заходят в храмы вечерней порой;
А в победном шуме городском
Проходит в славе Христос другой.

Он пришел с судами и казнью,
В Его руках пречистых — гроза.
Я взглянула на Него с боязнью
И ослепленно опустила глаза.

Забрела я в вечерний храм
Посмотреть, как люди молились.
В закатном свете по моим плечам
Седые волосы дыма заструились.

Заходящего солнца печаль
У святых светилась во взорах,
И закатной печалью звучал
Надтреснутый голос на хорах.

И было грустью закатной увенчано
Чело Христа на «вечери тайной».
А сколько было Христом замечено,
Как и я, пришедших случайно?

Священник седенький тихо и кротко
Из царских врат выходил на амвон
И смотрел неуверенно, робко…
Я усмехнулась и вышла вон.

Мимо белой церкви я прошла.
Нищая мне руку протянула.
Тосковали наверху колокола.
Я тихонько в церковь заглянула.

Странное виденье предо мной:
Бледный Иисус идет к притвору.
В алтаре отворенном темно,
И темны, темны Христовы взоры.

Шелк одежд Христовых потускнел,
Благостные руки опустились.
Я стояла смутно, как во сне…
Покидала храм любовь и милость.

Словно проструился Он легко
Близ меня в пугающем притворе,
И в закатный скрылся Он покой
С темнотою скорбною во взоре.

Не жалей колоколов вечерних,
Мой неверящий грустный дух.
Побледневший огонек задерни,
Чтобы он навсегда потух.

На плиты храма поздно клониться,
На победные башни посмотри.
Ведь прекрасные девы-черницы
Не прекраснее расцветшей зари.

Отрекись от ночной печали,
Мой неверящий грустный дух.
Слышишь: трижды давно прокричал
Золотистый вещун-петух.

Не жалей колоколов вечерних,
Ты иную найдешь красу
В руках загрубелых и верных,
Что, сгорая, солнце несут.

Мои волосы с зелеными листьями сплетаются.
Я люблю тебя, юная трава.
Слышишь, сердце, прильнув к тебе,
страстно обещается:
«Не дерзну тебя, радостная, рвать!»

Бесконечную нежность и ласку в ком нашла я?
Вот в этом робком дрожащем листке.
Как покорно приник он, с боязнью замирая,
К человеческой бледной щеке.

Мои волосы с зелеными листьями сплетаются.
Скоро с пышной травой я срастусь.
Стебли-волосы яркими цветами распускаются,
Обращаюсь я в душистый куст.

Я упала в таинственный сон.
Беспокойные думы, усните!
Мне приснился цветок. Испещрен
Он был золотистыми нитями.

Я увидела небо иное,
Не виденное мной наяву.
Пронизало сиянье неземное
Мою голову, руки и траву.

Я была холодной и чистой,
Познавшей величавый покой.
Я ласкала цветок золотистый,
Как цветок прозрачной рукой.

И с тех пор средь шума земного
О неземном я грущу цветке
И ожидаю неба иного:
Не засияет ли оно вдалеке.

Я жизнь свою подняла
И грянула оземь, смеясь.
Глаза я не сберегла,
И кровь из них полилась.

Осколки упруго прянули,
Изранили очи и тело.
Я жизнь оземь грянула
И о твердом величье запела.

Вырвав сердце, покорное мукам,
Поиграла им, как жонглер,
И разбросала по крошке щукам
На дно глубоких озер.

Я свободна! Долой грустящее!
Без ума я хохочу,
И осколки жизни хрустящие
Я с отчаяньем сладким топчу.

А когда смеяться устану,
Грянусь оземь, как хрупкий сосуд,
Пусть глазам равнодушным рану
Осколки, брызнув вверх, нанесут.

Это кладбище очень милое,
Я люблю здесь танцевать.
Вот в этом углу зарыла я…
Но ведь всё нельзя открывать.

Здесь мечта моя покоится.
Она еще малюткой была;
Но, видно, и грезы от простуды не скроются,
И вот она умерла.

Вот в этой могилке не очень крупной
Беспокойно величие спит.
Увы! И величие смерти доступно…
А здесь почивает стыд.

Этот холмик еще свежий,
На него весело смотреть;
Я теперь краснею реже,
А ведь очень неприятно краснеть.

Под этим камнем нежность бьется.
Не умирает до смерти, и конец!
По ночам стонет, из-под камня рвется…
Неугомонный, буйный мертвец.

Опять, опять та же могила!
Я над ней никогда не пляшу;
В нее легла напряженная страстная сила,
Я её пропущу, пропущу!

Это кладбище очень милое,
Я люблю над могилами плясать,
Но что бы со мною было,
Если б мертвые вздумали встать.

Ведь это памятник отчаянья —
Стиха надтреснутого крик.
Давно я жду каких-то чаяний
И верю многому на миг.

И все, что мною воспеваемо,
Твердит, томясь, душе моей:
«Ты знаешь, я неосязаемо,
О, дай мне тело поскорей!»

Да, жажду грозную людскую
Не утолит моя роса.
Каких ты песен, мир, взыскуешь,
Каким внимаешь голосам?

В мироголосом тонут гуде
Мои бессильные слова.
Не принесла я в песнях, люди,
Причастий будущего вам.

К земле с моленьем припадаю, —
Меня отринула земля;
Я зовы слышу, но не знаю,
Зачем и что они велят.

И не вернусь я в хладноснежные,
Бесстрастно замкнутые дни.
Теперь любовь с улыбкой нежной
Меня безжалостно казнит.

Пишу страдальческие строфы
В страданьях первых, в первой мгле;
Всхожу на первую Голгофу,
Голгофу юношеских лет.

Ума и сердца странны чаянья
И змеи лжи язвят язык.
Ведь это памятник отчаянья —
Стиха надтреснутого крик.

Каждый день по улице пыльной устало,
Каждый день прохожу.
Но себя, какую вчера оставила,
Не нахожу.
И встают, встают двойники-привиденья
Многоразного Я.
Отчаянно кричу в удушливый день я:
«Где душа моя?»
Но не слышит криков ни один прохожий,
Сердце ни одно.
И неотступно то, что меня тревожит,
Идет за мной.
Не смотрите же, дивясь, в лицо напряженное:
Тоните в пыли!
Ах, эти волны пыли, солнцем зажженные,
Озабоченность лиц!
Двойники, двойники мои неисчислимые
За мной скользят,
За мной, и рядом, и проходят мимо…
А воскресить нельзя.
Я каждый миг зарождаюсь, каждый миг умираю,
Вечно не та.
Каждый миг навсегда я себя теряю…
Остановиться бы, встать!
Я впадаю в неведомые тихие реки,
Куда-то теку.
И, быть может, себя не узнаю вовеки,
Не убью тоску.
Я воды в течении своем изменяю,
Куда-то льюсь.
Неужели никогда я себя не узнаю,
Не остановлюсь?