Борис Смоленский - Моя песня бредёт по свету...

Окна заморожены
В январе.
Люди в стужу брошены
Во дворе.
Даже снег иначе стал
Заметать.
Нам бы надо начисто
Поболтать.

— Тут и так накурено,
— Не кури.
Что такой нахмуренный?
Не кори.
Никакой причины тут
Не сыскать,
Просто беспричинная
Тоска.

Детвора салазками
Занялась.
— Что же ты неласково
Приняла?
— Что пришел нахмуренный?
— Не кори!
— Ничего, хороший мой,
Закури.

Когда один останешься
И вдруг назад оглянешься,
И краска угрызения
Твоих коснется щек…
Тоска бывает разная —
Зеленая и красная,
Осенняя, весенняя
И всякая еще.

В серый мрак гудки надсадно стонут,
Черной мокрой мразью порт облит.
Стынут над застуженным затоном
Белые от снега корабли.

Вовремя на юг не улетели
Иль устали паруса таскать,
А теперь на долгие недели —
Тихая затонная тоска.

Падает на доки снег липучий,
Сыро, мутно, холодно — хоть плачь.
Только для чего-то тычут в тучи
Растопыренные пальцы мачт.

Тревогой день пробит навылет.
Еще в порту, еще с утра
Надсадно и протяжно выли
На внешнем рейде крейсера.

Потом ушли, и в дымной влаге
Был след расплывчат и томящ,
А с форта долго рвались флаги,
Прикованные к древкам мачт.

Весь день всплывали три нарвала
У серой мглы под каблуком,
Но сердце к вечеру прорвало
Блокаду белых облаков.

Заря подкрашена кармином.
И только там, где неба нет,
Четыре шаровые мины
Ныряют в штормовой волне.

Сегодня вы скажете гордо!
Бездельник! Но я не стыжусь.
Я просто шатаюсь по городу
И солнцу в глаза гляжу.

Пусть ветер голову кружит,
Пусть небо в глазах рябит
И пляшут в солнечных лужах
Мальчишки и воробьи.

Наружу — как пчелы из ульца!
Поймите — сбежала зима!
Руками раздвинул бы улицу,
Да жалко сломать дома.

А толку что в трагедиях сих пыльных,
Теперь поди стихами прокормись,
Когда редактор требует, чтоб был в них
Здоровый кумачовый оптимизм.

Я оптимист, но не из тех, что ныне
Кричат, что нет ни горя, ни беды,
Кто враг и всех и всяческих уныний
Как социально чуждой ерунды.

Кто голосит в стихах, как на собранье,
Подержанную молодость жуя,
Что нам осталось только ликованье,
А грусть оставим мелким буржуям.

Не разучусь под тишину я
Во сне над озером летать,
Дарить цветы, чуть-чуть волнуясь,
И улыбаться просто так.

И глухо вскрикнуть, сидя в драме,
И вдруг понять в десятый раз,
Как море пахнет вечерами,
Как морем пахнут вечера.

О, солнечные ясные заливы,
О, утренняя синяя вода,
Но у меня приливы и отливы
Не высчитаны точно на года.

У мозга в перепутанной траншее
Залягут мысли, перед тем как в бой.
А я не знаю тяжести страшнее,
Чем сердце, накаленное тобой.

И за него колдун неприхотливый
Четыре черных двери нагадал.
И у меня приливы и отливы
Не вычислены точно на года.

И завтра, может быть, уже лавиной
Я рухну, задевая груды строф,
Когда не слово — взгляд неуловимый
Швыряет в беспросветность вечеров.

И в вечер, тягостный и несчастливый,
Я глухо пожалею иногда,
Что у меня проливы и отливы
Не вычислены точно на года.

Мы идем дорогой ночных кораблей,
Скоро солнцу время вставать.
На заре острова встают из морей,
Незнакомые острова.

Имена их смуглы, как морской загар,
А над ними сквозит синева…
Скоро горных пиков снега
Станут алым огнем отливать.

Просверкнет упруго под солнцем волна,
Чайка встречу нам прокричит,
И, рожденные солнцем,
всплывут острова
На заре из морских пучин.

Красный диск над морем повис, скорей!
Пусть рассветный ветер суров —
Мы идем дорогой больших кораблей,
Белых птиц и синих ветров.

Дорожной грязью дилижанс заляпан.
Граница. Столб. И нет пути назад.
Он спрячет в тень широкополой шляпы
Пронзительные яркие глаза.
Надвинет шарф на крепкий подбородок
(Еще себя в последний раз сдержать).
Он спит, пока солдат у двери бродит,
Он спит, пока не отойдет сержант.
А в голове стучит: бежать. Прорваться!
Одним рывком прорваться и бежать.
О, он тоску тогда сомнет и опрокинет,
Бежать в грозовый воздух мятежа.
В Милан ни шагу, в Парму ни ногой.
Ведь где-то там Матильда Висконтини
Тоскует вечерами о другом.
Бежать, бежать к свободе,
к солнцу, к дали…

Но вот сержант выходит из дверей.
Ему ли разглядеть лицо Стендаля
Под паспортной отметкой —
Анри Бейль?
Рожок. И сразу тяжелеют веки.
Теперь заснуть, и станет так легко.
Ты спишь, изгнанник Родины и века
И современник будущих веков.