Стефан Хермлин - Избранное

Каменные розы. Резкие крики павлинов.
И — сквозь тяжелые двери — музыка, еле слышна…
Сумрачный ужас глядел, как, храбрые крылья раскинув,
К птицам ринулся я и меня приняла вышина.

Детские ресницы твои наклонились к приборам.
В пепельном доме ночи ты остался один.
По затемненной сцене метались призрачным хором
Безнадежность и страх — друзья наших горьких годин.

О, безнадежность, сиротство! Ты полюбил их,
Как облетевшее дерево, как играющий вал.
Плавились солнца в тени твоих бровей острокрылых,
Месть спала, и простор околдованный тихо дремал.

О, эти флейты сумрака, гулкобегущее море,
И разноцветные вспышки, кусты грозового огня…
Сон мой тихий баюкали несказанные зори,
И языческий день встречал тишиною меня.

О Икар! Твой голос не слышу я. Где он?
Он в лабиринт моей крови вступает, глух и незряч.
Нас обманчивым сном окутал недремлющий демон,
Вот пробудились мы, и детский слышится плач.

Воск упал на цветы, и каждая капля белела,
Как Ниобеи слеза. Им доцвести не пришлось.
Архипелаг сторожит твое безыменное тело
Или во фьордах тебя белозубый целует лосось?

Слушай, слушай, Икар! Спасены из горящего круга,
В бурной волне спасены наше молчанье и стыд.
Что же ты прежде молчал? Ведь мы любили друг друга,
И остывшая кровь братское имя твердит.

О, погоди, Икар! Ты пламя дерзкое высек,
Ветром воспоминаний овеял нас твой полет.
Молви нам слово привета, павший с торжественных высей!
Мы, ожидая тебя, жадно глядим в небосвод.

О Икар, погоди! В краю невиданных ливней,
Звездных великих дождей — там я тебя узнаю.
Там я увижу тебя, и ты улыбнешься, счастливый,
Все, что тебе суждено, сбудется в этом краю.

1944

Придет и минет летний зной.
Но что нам дней круговорот?
Ведь нас и летом и зимой
Беда великая гнетет.
Мы ль заслужили? Каждый раз
Мы сами виноваты в ней, —
Но время одолело нас,
И угасает свет очей,
И мрак все гуще и темней
В горах, деревьях и воде —
Сквозь вечность, в этот скорбный час
К Тебе взываю я в беде.

С небес течет ночная тень.
Сирены плачут в городах.
Мы голодаем каждый день,
А мертвецов питает прах.
Из тех, кто умер, — каждый сыт,
Они огнем не сожжены,
Их адский холод не томит, —
Они здоровы. Мы больны.
Кошмары полнят наши сны.
А смерть рассеяна везде;
Органом боль во мне гремит:
К Тебе взываю я в беде.

Все мертвые идут ко мне,
Со мною преломляют хлеб.
Во мне, как ветер в тишине,
Звучит их музыка. Я слеп,
Я сердцем чувствую беду:
Их зов, склоняющий ко сну,
Повсюду — в поле и в саду —
Мне слышен: «Ты у нас в плену».
Пес глухо воет на луну.
О, сколько знамений! Нигде
Спасенья нет. В жару, в бреду —
К Тебе взываю я в беде.

Молитвенно склонив чело,
В развалинах стою один.
Туман всплывает тяжело
Из темных замковых руин;
А рядом — детский хоровод,
И Книга — ныне, как давно,
Повествование ведет,
Что притч и вымыслов полно.
Вначале было слово! Но
Струится кровь под стать воде.
И вот — небытие. И вот —
К Тебе взываю я в беде.

Нисходит мрак на Елеон,
И так велик соблазн прилечь, —
Учеников окутал сон…
Но я провижу тяжкий меч
И смертоносный лязг машин:
На брата брат войной идет.
Среди гробов, среди руин
Убийца множит свой доход.
В изгнанье мать одна бредет —
Ей утешенья нет в нужде:
Убит, распят, замучен сын…
К Тебе взываю я в беде.

О мой народ, к тебе иду
Я как лунатик в страшный час, —
Сгоревший плющ лежит в саду,
А время обгоняет нас.
Как долго тянется война!
Грохочут пламя и металл.
Навей нам, Смерть, хоть каплю сна,
Пока нас ужас не сковал!
Добычею охотник стал.
Зато о палаче-вожде
Не позабудут времена.
К Тебе взываю я в беде.

Кругом измена, скорбь и плач,
Повсюду торжествует зло.
Почетом окружен палач.
Любовь — всего лишь ремесло.
В рассветный час убит поэт —
И на простреленной груди
Начертан кровью тайный след
Всего, что было впереди,
Всего, чего теперь не жди.
Мы робки в вере и вражде,
А это не исправить, нет…
К Тебе взываю я в беде.

Как много холода во мне!
Где братья, те, что искони
Мне были дороги вдвойне?
Войною изгнаны они.
Где Перси, Фридрих, Амадей
И множество иных имен?
Они все дальше, все смутней
За тьмою реющих знамен,
Но даже на ветру времен
В необозримой череде
Я не предам любви своей!
К Тебе взываю я в беде.

А если лжива речь моя,
То помыслы мои чисты.
Бьет ядовитая струя
Из кубка смерти на цветы.
Все далеко, что близко нам,
А рядом то, чего не ждем.
Но вопреки тяжелым снам
О лике помнил я твоем.
Но в небе темном и пустом
Нет места ни одной звезде, —
Плыву по сумрачным волнам…
К Тебе взываю я в беде.

Ты — пущенная в цель стрела,
Сказание далеких лет,
Ты — огнь, сжигающий дотла,
Ты — песнь, которой равных нет,
Ты — знамя партии в пути,
Ты — тишина перед грозой,
Ты — луг, что должен зацвести,
Ты — музыка, и ты со мной.
Когда уходит мрак ночной,
Ты — лес в мерцающем дожде,
В тебе я смог себя найти —
К Тебе взываю я в беде.

Ты — величайшая страна,
Ты — грозный и последний бой,
Ты возвещаешь времена,
Которые грядут с тобой.
Ты — марш объединенных масс,
Ты — вдаль простертая рука,
Ты — дело, что связует нас,
Ты — фраза, что летит в века
И нас уносит, как река.
Ты с нами всюду и везде —
Гроза, и слава, и приказ —
К Тебе взываю я в беде!

1943

Город подоблачный, город, простертый на склонах
Нашего опыта. Ты нам восклицаешь в пылу:
Что похваляетесь? Разве, как воды в затонах,
Не затопляет вас вечер у Порт Сен-Клу?

Про корабли, про морские глубины твердил тебе внятно
Голос какой-то; в мерцанье твоих фонарей
Вдоль по каналу текли нефти цветастые пятна
С трупами рядом — дорогою ночи, дорогой морей.

Кто откреститься бы мог, когда черные очи Жерара
Вдруг посылали привет в переулках твоих!
Магия рук, волшебство на вечерних Бульварах…
Я их сжимал, эти руки… Я поплатился за них…

Ночью однажды ты был пробужден. Оседлав колокольни,
В желтых штандартах призрак скакал ледяной.
Над горизонтом твоим стояло, как шторм, беззаконье
И в леденящей ночи на тебя надвигалось стеной.