Андрей Дементьев - Утро начинается с любви

…Вдруг сзади тихо свистнул кто-то.

И Яшка – чуть не из-под ног —

Неслышно выполз к пулемету

И рядом лег.

И стало ей спокойней вроде,

Что подле друг, что не одна.

«Вот гады… Кажется, обходят» —

Сквозь стук услышала она.

Она к нему плечом прижалась.

А немцы прут со всех сторон.

И вдруг: «Зачем вернулся он?

Не потому ль, что я осталась?»

И сердце застучало чаще.

И Паня, будто невзначай,

Толкнула Яшку:

«Видишь ящик?

Патроны… Леший, выручай».

«Ну, вот теперь у нас богато… —

И пошутил: – Ну ж был денек…»

Швырнул последнюю гранату,

Забыв, что для себя берег.

И вдруг он выругался зло

И повалился тяжело

Кудрявым чубом в снег примятый…

Она к нему нагнулась: «Яша!»

Рванула ворот на груди…

«На Старый Чал ступай.

Там – наши.

Я задержу их… Уходи…»

Но Паня снова к пулемету.

И пули хлещут в темноту.

А Паня шепчет:

«Что ты, что ты…

Да разве я одна уйду?!

Да разве я тебя покину…

Беда… Так на двоих беда…»

Вдруг лопнул взрыв,

Ударил в спину…

Потом их привели сюда.

Небритый фриц, от злобы пьяный,

Уже, наверно, в сотый раз

Выпытывал о партизанах,

С трудом по-русски матерясь.

А Паня будто бы не слышит.

И думы холодят, как лед,

Что писем маме не напишет,

Что даже старых не пошлет.

Что Яша там смертельно ранен,

Упал беспомощный – ничком.

И глянул автомат на Паню

Вдруг округлившимся зрачком.

И офицер в шинели мятой,

Замерзший здесь до синевы,

Треух ударом автомата

Сбил с непокорной головы.

Он бил ее, что было силы,

Она держалась, как могла,

Но ненависть ее свалила.

И ненависть же подняла!

И встав опять навстречу боли,

Готовая для новых мук,

Она услышала, как в поле

Метель заголосила вдруг.

Как будто вызывая жалость,

Метель стонала все сильней,

А Пане грустно показалось —

Россия плакала по ней.

Россия… Та, что в лютый холод

Дала ей своего тепла,

Что из окна разбитой школы

Ей на сто верст видна была.

Россия… Свет ты мой, Россия!

Она увидела вдали —

Березы, как она, босые,

Не к ней ли на подмогу шли?

А в этот миг (за лесом что ли)

Раздался взрыв… И вздрогнул класс.

И Паня, позабыв о боли,

Ему навстречу подалась.

И отлегло от сердца —

«Живы!

Ребята…»

Ей сигнал дают…

А за окном гремели взрывы,

Напоминавшие салют.

И небом, заревом залитым,

Глаза наполнились ее…

Смотрела Паня, как вдали там

Россия мстила за нее!

И вот я в этой светлой школе,

Что стала памятником ей.

Где Паня молча – в гневе, в боли —

Прощалась с Родиной своей.

К ее портрету встало знамя.

Она глядит из-за стекла

На класс, где Родине экзамен

Тогда на мужество сдала.

А за окном – рябин закаты,

Березы блещут серебром…

Сюда опять придут ребята,

Как раньше – вместе с сентябрем.

Они мечтают быть похожи

На Паню…

И за все дела,

Наверно, им всего дороже

Была б от Пани похвала…

И оттого, что Паня рядом,

Здесь лгать не сметь

И ныть не сметь!

Чтоб, повстречавшись с нею взглядом,

Не оробеть, не покраснеть.

Все, все полно воспоминаний

В той школе – имени ее:

Портрет, откуда смотрит Паня

На детство давнее свое.

Альбомы детские, в которых

Хранятся памятью о ней

Рисунки, старых писем ворох,

Стихи, подаренные ей.

И я смотрю в глаза живые,

Смотрю и впрямь не узнаю,

Как будто ты вошла впервые

Совсем другой в судьбу мою.

Счастливой, очень нужной людям…

Живой – в мальчишечьих глазах…

Такой, чьим сердцем друга судят.

Чьим гневом побеждают страх.

Такой, кого не пустят в святцы,

А сохранят среди людей.

Чьей жизнью матери гордятся

И учат мужеству детей.

Человек познается исподволь,

Когда он с твоим сердцем рядом.

И вся жизнь его, словно исповедь,

Если жизнь он свою не прятал.

Знаешь в нем наизусть, как будто,

Все – от снов до мозолей рук.

Но бывает, в одну минуту

Человека познаешь вдруг…

…Трактор в поле.

Пыхтит, как может.

Ползает по́ полю «черный жук».

Засеваем мы поле рожью.

Нам остался последний круг.

Пашкин старенький тракторишка

Лезет себе напролом.

Весь из дыма он да из риска —

Самоходный лом.

Как-то Пашка просил начальство:

– Списать бы того конька… —

Только вот ведь несчастье —

Колеса целы пока.

И некто острил с ухмылкой:

«Бегать еще могет?

Давай со своей кобылкой

От ворот поворот…»

Трактор в поле… К концу работа.

Я смотрю – там неладно что-то…

И вдруг прямо в небо огонь и дым.

Мы с напарником к Пашке бежим.

У меня озноб по спине.

А Пашкин трактор в огне.

Я видел, как горят дома,

Как погибали целые деревни.

И корчились от пламени деревья.

Я видел все… И не сошел с ума.

Меня война жестокости учила.

Но то, что я увидел в этот миг,

Когда наш Пашка вспыхнул,

Как лучина…

То было жутко.

Выше сил моих…

Он так хотел любимца своего

Сберечь, спасти во что бы то ни стало.

А пламя по глазам его хлестало

И праздновало злое торжество.

Страшен огонь! Лучше не тронь…

Курткой его – не помогло.

И вдруг – о, чудо!

Земля!

Она отовсюду

На помощь шла.

Он сгреб ногтями ее в ладонь.

И дрогнуло пламя.

«Попробуй тронь…»

Но с горстью черной

Он сделал шаг…

И в злую морду

Землею – жах.

– Ага, не нравится!

Ага, притих…

Огню не справиться,

Коль двое их.

Но, вспыхнув вновь

Из последних сил,

Он Пашке искрою отомстил…

Пашка горит…

Он катается по полю,

Как будто катается по полю

Факел.

Холодея от Пашкиных воплей,

Мы бежим к нему так,

Словно следом – собаки.

Я вижу – огонь свои алые крылья

Над Пашкою распростер…

Мы с маху одеждой своей накрыли

Тот беснующийся костер.

Первой узнала мать…

Будто крик его из тумана

До нее долетел в тот миг.

И она услыхала: «Мама!»

Мать не может не услыхать.

Крик до сердца дошел и замер…

«Я с тобою, сынок, с тобой…»

Обжигает ей душу пламя.

И терзает Пашина боль.

Небо в звездах —

Слезами вышито.

Мать идет в темноту одна.

Люди, слышите?

Люди, слышите, как скорбит ее седина?

Мать бредет в ночи, как в тумане.

Кто поможет ей в горе том?

Кто?!

О, душ людских красота…

Как воспеть тебя в суматохе буден?

Если в дом к вам пришла беда,

Идите к людям, идите к людям…

Мать спешила,

О, как спешила!

Но уже от села до села

Той дорогой молва пошла…

Догоняет ее машина.

И шофер в картузе кургузом