Андрей Дементьев - Утро начинается с любви

Когда приходит лето в город наш

И плавится асфальт на солнцепеке,

Мне снова вспоминается пейзаж:

Овраг в цветах и тополь у дороги.

Я в памяти своей не одинок.

Меня деревня тоже вспоминает.

Хоть до сих пор

Я к ней прийти не мог.

И этого она не понимает.

Не понимает, как среди камней

Сумел я отыскать покой и счастье.

Ведь воздух давней юности моей

Пронзительней, целебнее и слаще…

Наклонилось к речке дерево

Так, что плавает листва.

Здравствуй, царство Берендеево!

Край лесного волшебства.

Помню я тебя весною,

И в жару, и в холода.

Пахнет небом и сосною

Беспокойная вода.

Осень щедро платит лету

Золотой валютой долг.

Дятлы счет ведут монетам —

И на счетах щелк да щелк.

А у речки Вертушинки

Так же весел синий взгляд.

В небе звезды, как снежинки,

Все летят – не долетят.

Скоро в царстве станет пусто,

Затаится в дебрях тишь…

Все равно с тобой не грустно,

Даже если ты грустишь.

Друг познается в удаче

Так же порой, как в беде.

Если он душу не прячет.

Чувства не держит в узде.

Друг познается в удаче.

Если удача твоя

Друга не радует, – значит,

Друг твой лукав, как змея.

Или же горькая зависть

Разум затмила его.

И, на успех твой позарясь,

Он не простит ничего.

Он не простит… Но иначе

Скажет об этом тебе.

Друг познается в удаче

Больше порой, чем в беде.

Учителей своих не позабуду.

Учителям своим не изменю.

Они меня напутствуют оттуда,

Где нету смены вечеру и дню.

Я знаю их по книгам да портретам,

Ушедших до меня за много лет.

И на земле, их пламенем согретой,

Я светом тем обласкан и согрет.

Звучат во мне бессмертные страницы,

Когда мы об искусстве говорим.

Все в этом мире может повториться.

И лишь талант вовек неповторим.

К учителям я обращаюсь снова,

Как к солнцу обращается земля.

И все надеюсь – вдруг родится слово

И улыбнутся мне учителя.

Нам с вами случай встретиться помог.

Не удивляйтесь ни словам, ни взгляду.

Вы разрешите,

Я напротив сяду,

Вблизи улыбки вашей и тревог.

Вы так прекрасны,

Что печалью вашей

Охвачен я, не ведая того.

И разговор для нас не так уж важен.

Важней желанье продолжать его.

Мы с вами долго были или мало,

Но радостно нас брудершафт настиг.

И наши души,

Словно два бокала,

Соприкоснулись в этот тихий миг.

Быть может, был я чуточку влюблен

В улыбку вашу —

Собственность экрана.

И в этот вопросительный наклон,

Когда меня вы слушали так странно.

Но все прошло

И все в душе осталось,

И оживает в памяти моей.

Наверно, дружба

В нас тогда рождалась.

Мы не решились говорить о ней.

Наивные акселераты,

Смешные наши малыши!

Они, наверно, втайне рады,

Что батек в росте обошли.

Мы были в их года пожиже —

Война, разруха, недород.

Тогда нам впору было б выжить

От тех харчей, от тех невзгод.

Приводит сын друзей из школы…

И вспоминаю я свой класс.

Как будто в гости к комсомолу

Вся жизнь моя перенеслась.

Смотрю на сына – и пугаюсь:

Что ждет их в этом мире гроз?

Он так доверчив, словно аист,

Что нам с тобой его принес.

Пускай им жизнь окажет милость —

Войну закроет на засов.

В них та же детская ранимость.

И то же мужество отцов,

Тушило солнце в море

Свой пожар.

И пламя побледнело

И пропало.

Последний луч

По морю пробежал.

И в синем цвете

Растворился алый.

Плыл пароход

В огнях по самый верх.

Он был похож

На тихий фейерверк.

Теряло море синие цвета.

И в сумерках

Терял приметы берег.

А нарисуй все это —

Не поверят,

Что может быть такая красота

Непишущий поэт – осенний соловей…

Как отыскать тебя среди густых ветвей?

И как истолковать твое молчанье?

От радости оно или с отчаянья?

Я помню, как ты плакал над строкой,

Не над своей, а над чужой, посмертною.

Я в нашу юность за тобой последую.

Ты душу мне тревогой успокой.

Для нас иное время настает.

Я знал тебя веселым и задиристым.

Ты говорил: «Вот погоди, мы вырастем,

Дотянемся до самых высших нот».

И ноту, что назначена тебе,

Другим не взять – ни журавлям, ни соколам,

Не покоряйся лени и судьбе,

А лучше ноту покори высокую.

Мне твой успех дороже всех похвал.

Лишь только бы звучал твой голос снова.

Тебя твой дар в такую высь призвал,

Где нету ничего превыше слова,

Которые сутки

Все море штормит.

Неужто на шторм

Не истрачен лимит?

Но катятся волны

С утра до утра.

А все говорят,

Что природа мудра.

Вон сколько впустую

Затрачено сил…

Как будто бы кто-то

Об этом просил.

Капризный, неистовый,

Злой водоем.

Мне жалко всю живность,

Живущую в нем.

Наверно, у крабов

От шума мигрень.

Я морю кричу:

– Неужели не лень

Тебе эти тонны

Бросать день-деньской?!

Неужто тебе

Неприятен покой?

И море вступило

Со мной в разговор:

– Я мщу за молчание

Мертвых озер,

За горькую тишь

Изведенных лесов,

За память притихших

Речных голосов.

Хочу, чтоб вам души

Омыла волна,

Чтоб помнили люди —

Природа сильна…

Мне мэр Нью-Йорка премию вручил.

И я на лаврах пару дней почил.

И ликовал, что признан в США,

Хотя к призу не дали ни шиша.

Зато престиж… Я первый из коллег,

Кто в шок своих соперников поверг.

Я первый русский, кто отмечен там,

Где знают цену и чужим трудам.

Стоит скульптура на моем столе —

Как память о высоком ремесле.

Сошлись навек в пожатье две руки

Всем отчужденьям нашим вопреки.

Мой дед был грузчик. Я гордился дедом.

Сажень в плечах. Литые кулаки.

Когда он что-то по хозяйству делал,

То звал меня: «Андрюша, помоги…»

Я помогал… Но понял много позже,

Что это дед воспитывал меня.

Чтоб жизнь свою я в праздности не прожил,

Не потерял в безделье бы ни дня.

Мы жили в старом доме двухэтажном.

За домом – сад. Шесть яблонь и парник.

На всю семью – велосипед со стажем.

И сабля деда – над рядами книг.

Вставал дед рано. Сам картошку жарил.

Привычно резал хлеб и ветчину.

И я любил чаевничать с ним в паре,

И слушать про Гражданскую войну.

Никто в округе с ним вовек не спорил,

Скользнув глазами по его плечам…