Эдуард Асадов - Дума о Севастополе

Юра медленно слезает с печи, надевает сапоги и неуверенно говорит:

— Ты знаешь, Эдик, я и сам об этом думал. Действительно, зачем мне этот дурацкий брак? В самом деле, вот сяду сейчас и напишу!

— Подождите, Гедейко! — говорит Турченко, заканчивая бритье. — Не нужно слушать скороспелых советов. Развестись никогда не поздно. А пока у вас есть жена. Какой-никакой, а все-таки близкий человек. Случись с вами что-нибудь, заболеете или ранят, будет кому написать. В Ленинграде, кажется, у вас ведь не осталось никого? Ну вот! Поэтому не надо горячиться, и во всем разберетесь сами.

Гедейко, который только что уселся за стол и принялся за письмо, отодвигает чернила и ручку:

— А в самом деле. Ну чего я спешу? Расстаться никогда не поздно.

— Как же не поздно? — на этот раз горячусь я. — К чему тебе этот нелепый фарс? Жить надо правдиво. Ты ее не любишь. Она тебя тоже. А вот представь себе, возьмет твоя пышногрудая Катя да и пригуляет где-нибудь на стороне ребенка. А виноват будешь ты! А как же иначе, ты муж, значит, и папочка! Что тогда? А ведь это вполне возможно!

— И то правда, — мрачно соглашается Гедейко. — Боюсь, что ей это ничего не стоит.

— Вот именно! — восклицаю я. — Тогда садись и пиши!

Гедейко скребет затылок и вновь принимается за письмо.

— Эх, Гедейко, Гедейко! Ну к чему спешить? — снова говорит рассудительный Иван Романович. — Они же все вас сейчас разыгрывают. Ей-богу, ну зачем вашей Кате обзаводиться сейчас ребенком? Да она, может, действительно вас любит? Кстати, фотография ее у вас есть? Было бы очень интересно взглянуть.

— Есть, — снова отодвигая письмо, вздыхает Юра. — Могу показать.

Он вытаскивает из бумажника фотографию в открытку величиной и протягивает ее нам. На фотографии пышная, вполне миловидная женщина лет тридцати. Пухлые щеки, симпатичный чуть вздернутый нос, тонкие подведенные брови и полные оголенные руки в перстнях. И хоть выглядит она вполне привлекательно, что-то недоброе, я бы даже сказал — холодновато-хищное, проглядывает во всех ее чертах. Впрочем, не знаю. Может, так показалось только мне.

Ульяненко и Синегубкин неопределенно мычат. Зато Турченко вновь берет ее под защиту, и непонятно опять, то ли он шутит, то ли говорит всерьез:

— Ну вы посмотрите, Гедейко, — держа на вытянутой руке карточку Кати, продолжает он. — Симпатичная, привлекательная. И наверняка любит вас! А может быть, это действительно ваше счастье?

Но мы не сдаемся:

— Постой, а что она тебе там написала, можно прочесть?

Гедейко скребет небритую щеку и, отворачиваясь, говорит:

— Черт с вами, читайте!..

Лаконичная надпись на обороте гласит: «Мужу Юри от жены Кати». Так и написано: не Юре, а Юри.

— Ничего себе интеллект! — хохочу я. — Великолепно: «Мужу Юри от жены Кати». Главное ведь, чтобы ты не перепутал, что она не соседка и не теща, а именно жена. И что зовут ее Катя. Садись, пиши и не валяй дурака! Ты же умный человек, интеллигент. А это же тетя с кухни.

— Да ну вас всех к дьяволу! — возмущенно вопит Юра. — Ладно, разберусь потом. Утро вечера мудренее. А сейчас пойду спать!

И он мрачно лезет на печку.

Потом, много месяцев спустя, когда я уже раненый лежал в госпитале в Москве, он пришел меня навестить. После долгих разговоров, когда он стал уже прощаться, собираясь уйти, я вдруг вспомнил и, улыбнувшись, спросил:

— Постой, Юра, а как супруга твоя в Вологде, дождалась тебя или нет? Ну, помнишь: «Мужу Юри от жены Кати».

Гедейко тяжело вздохнул и махнул рукой.

— Да ну, совершенная чепуха! Ты был абсолютно прав. Она действительно нашла другого. Какого-то двухметрового здоровенного тыловика. Ведь нравятся же дурам всегда дылды. И написала мне, чтобы я больше не приезжал… И осталось у меня теперь от этой женитьбы, милый мой, всего-навсего вот что… — И вынув из бумажника, он протянул мне обожженный клочок фотографии. — Это все, что осталось от Кати. Так сказать, «клочок несостоявшегося счастья». Вот так-то, дружище!..

— Зачем же ты бережешь этот клочок?

Юра мрачно сказал:

— Так, чтоб о женском коварстве подольше помнить. Как говорится, умный учится на чужих ошибках, а болван на своих. Ну прощай, до встречи. Приезжай когда-нибудь в Ленинград!

Удивительно и непредсказуемо складываются порой человеческие судьбы и пересекаются людские дороги. В последний раз мы встречались с Юрой Гедейко весной 1945 года. Затем на много лет потеряли друг друга из вида. И я потом даже не знал: жив он еще или нет? И вдруг нечаянный сюрприз: весной 1986 года в одном из концертных залов Ленинграда на сцену приходит записка: «Дорогой Эдик! Сижу в зале и с огромным удовольствием слушаю, как бурно встречают тебя ленинградцы. Спасибо за стихи, за прекрасный вечер. До острой боли вспоминаю нашу фронтовую молодость. Обнимаю и целую тебя. Твой Юра Гедейко». В конце же ни адреса, ни телефона… Ничего.

Честно говоря, я был уверен, что он подойдет ко мне после вечера. Но он, как выяснилось потом, постеснялся, поскромничал и не подошел. Не буду утомлять читателей рассказом о том, как я разыскивал Юру Гедейко. Поиски мои осложнились тем, что я забыл его отчество. Да и разве бывает отчество в юности?! Я почему-то думал, что он Михайлович, а он оказался Зиновьевичем. Но славные работники ленинградского адресного стола все-таки отыскали мне моего Юру.

И вот мы сидим с ним в моем гостиничном номере — друзья, встретившиеся через столько лет!.. Из ресторана мне притащили какую-то бутылку вина, но она стоит почти нетронутой. Мы хмелеем от теплоты встречи, разговоров, воспоминаний. Юра… впрочем, нет, теперь уже Юрий Зиновьевич, солидный инженер с небольшой полнотой и неторопливой серьезной речью. Да, у него все хорошо: семья, дом, работа… Хотя насчет «хорошего дома» это, пожалуй, многовато. Живет Юра до сих пор в коммуналке и по скромности своей все еще не может выбраться в отдельную квартиру.

Юра смеется:

— Да пес с ней, с этой квартирой! Не в этом, в конце концов, счастье. Тем более что в будущем году все-таки обещают что-то сделать. Главное, что вот встретились. Это куда важней! Я ведь бывал на твоих вечерах и прежде… Почему не подходил? Да просто по дурости. А вдруг, думаю, ты зазнался и начнешь важничать: что да кто?.. Спасибо, что ошибся. Это хорошо, что ты жира себе не нарастил ни на пузе, ни в душе. Ну, а как Турченко? Борис Синегубкин? Ты кого-нибудь встречаешь?.. Ну расскажи, расскажи.

И мы вспоминаем и рассказываем, рассказываем и вспоминаем вновь…

В конце же встречи я, как хозяин, спохватываюсь:

— Смотри, у нас стоит армянское вино, а мы с тобой даже за встречу еще не выпили!

Гедейко застенчиво улыбается:

— Ну и бог с ним, с этим вином. Я ведь никаких вин с послевоенных лет, можно сказать, категорически не пью. Да и ты, я смотрю, не мастер по этим делам. Ну давай, чтобы не быть ханжами, поднимем бокал за встречу, да и довольно.