Эдуард Асадов - Дума о Севастополе

Апрель 1944 года. После наших гвардейских залпов пехота прорвала укрепления врага, ворвалась в Армянск и, развивая успех, стремительно пошла дальше, все вперед и вперед.

Армянск. Это теперь есть современный Армянск, и раньше был довоенный Армянск, а в те фронтовые дни никакого Армянска не существовало. Высились лишь груды развалин одноэтажных глинобитных домов. А перед ними несколько линий немецких окопов, колючая проволока и трупы, трупы врагов. Трупов этих возле Армянска валялось много. Один немец лежал поперек обочины на холме ногами к шоссе. Кто-то из озорства стащил с него штаны… И хоть смерть не очень располагает к веселью, но тут солдаты всех родов войск, проходя и проезжая мимо, сплевывали, ухмылялись, а то и произносили пару скабрезных фраз.

Укатанное до асфальтового блеска грунтовое шоссе идет вперед и вперед. Враг катится в обратном направлении. Повсюду царит возбуждение. С безоблачного неба, радуясь нашему приходу, от уха до уха улыбается солнце. Но вот — стоп! Наступление приостановилось. Впереди Ишунь. Там закрепился враг. Но надолго ли? Нет, теперь нас уже не остановить!..

Начался штурм Ишуньских позиций с залпа нашей 30-й, теперь уже Перекопской, гвардейской артминометной бригады. Ночевали прямо в степи. Ровиков и землянок не рыли. Знали, что с рассветом уйдем вперед.

Старшина батареи Лубенец откуда-то из своих хозяйственных недр раздобыл и поставил большую брезентовую палатку. Ночь была холодная, и в палатке всего, может быть, градуса на два теплее, чем в степи. В гости к нам из соседнего дивизиона неожиданно пришла Шура. Принесла несколько пачек трофейных галет.

— Угощайтесь, товарищи, грызите, тренируйте зубы. Они вам еще пригодятся.

Галеты и впрямь были такими твердыми, что хоть забивай гвозди. Но что для молодости твердая галета? Чепуха. Хрустели каменными трофеями, шутили:

— Дела у Гитлера, видать, дрянь. При такой жратве он много не навоюет. С пупка сорвет.

Воентехник Гедейко жестом фокусника двумя пальцами вытащил из кармана пачку немецких сигарет.

— А курево, думаете, лучше? — Раскрыл пачку. — Прошу, прошу, пробуйте, не стесняйтесь. Ну, как? Барахло? В том-то и дело, что барахло! Между прочим, там и табака-то никакого нет.

Кто-то возразил:

— Ну уж это ты, пожалуй, загнул. Как это нет табака?

Юра весело подмигнул желтым, как у кота, глазом:

— Ловкость рук и никакого мошенничества! Берут тонкую папиросную бумагу, пропитывают ее специальным никотиновым составом, сушат, нарезают, и все. Кури и не возражай!

Лежавший на спине Борис Синегубкин, дожевывая галету, усмехнулся:

— Ну что ж, курите! А для меня, слава богу, таких проблем уже больше нет. Вот уже второй месяц, как не курю, и не тянет.

— Это ты малость поторопился, — серьезно вздохнул Гедейко. — Вот покурил бы теперь такой дряни, отвык бы сразу, и бросать не надо. Вот у нас ленинградский «Беломор» или «Казбек» фабрики Урицкого, это да! Эх, Ленинград! Как он теперь там, после блокады? Трудно. Ну да ладно, кажется, война теперь пошла на лад.

На рассвете двинулись на огневую. До нее насчитывалось километров шесть. В нашей батарее машин не хватало. Грузовик Акулова забарахлил. Ермоленко обещал наладить его к обеду. Поэтому решили установки перевезти на машинах, а личному составу идти пешком. Я построил и повел своих гвардейцев по шоссе.

А все-таки любопытный вокруг ландшафт: степь и озера, озера и степь. Большинство озер совсем маленькие. Интересно, соленая в них вода или нет?.. Но отвлекаться и бежать к ним некогда. Вперед, вперед!

Мимо летят машины других дивизионов и батарей. Из одной высунулся комбат старший лейтенант Радыш. Увидел меня, весело осклабился:

— Пехоте привет!

Я грожу ему рукой:

— Ладно, голубчик, шути! Застрянешь когда-нибудь на дороге, я тебе это припомню!

Гвардейцы мои хохочут. Машины летят, летят… На одной из них на подножке Шура. Стоит возле опущенного бокового стекла, держась рукой за дверцу кабины. Другую, улыбнувшись, приветственно подняла вверх. Настроение у всех приподнятое. Ведь вперед, вперед же идем, товарищи! Сколько все отступали да отступали, а теперь вперед! А самое главное, обратного пути не будет!

Это даже хорошо, что мы нынче не едем, а шагаем пешком. Шесть километров — ерунда, пусть ребята разомнутся-разогреются, злее будут работать. Особенно хорошо вышагивает самый щеголеватый человек в батарее старшина Андрей Лубенец. Сапоги у него не кирзовые, а яловые и в любую погоду начищены до зеркального блеска. Продолговатое лицо с тонкими, чуть изнеженными чертами, под пушистыми ресницами карие, ласковые глаза. В какое бы село ни пришлось нам зайти, он всегда ухитрялся найти себе ночлег там, где жила самая ядреная молодая хозяйка. На войне, конечно же, не танцуют, и все-таки исключения бывают и тут. И если в каком-нибудь освобожденном селе, в наспех подметенном клубе, случится вдруг с местными девчатами импровизированная танцулька под баян, то у старшины Лубенца тут соперников не бывает. С томной печалью глядя в глаза какой-нибудь сельской красавицы и прижимая ее нежно к груди, он выделывал своими надраенными сапожками такие вензеля, что все просто диву давались. Да, танцевать он любил и отдавался этому делу с таким упоением и страстью, что затанцовывал своих розовощеких партнерш едва ли не до обморока.

Но коварна порой фронтовая судьба. Шагает вперед старшина Лубенец и не ведает о том, что, кажется, в свои двадцать пять лет оттанцевался он уже на всю остальную жизнь, ибо всего через три недели будет тяжело ранен в обе ноги.

Иван Семенович Стрельбицкий. Да, когда я про себя или вслух произношу это имя, горячая волна любви и нежности заливает мне душу. О человеке, который закончил свое земное существование, обычно говорят так: его с нами нет. Про Ивана Семеновича я так сказать не могу. Для меня он всегда есть и всегда будет, пока я хожу по земле. Не так уж часто доводилось мне встречать людей такого светлого ума, духовной красоты, скромности и благородства. Но вернусь к моему рассказу.

Ишуньские позиции. Огневая нашей батареи справа, метрах в пятидесяти от шоссе. И нужно спешить, ибо враг все усиливает и усиливает обстрел. Командир взвода лейтенант Синегубкин докладывает: