Эдуард Асадов - Полное собрание стихотворений в одном томе (сборник)

А впрочем, о чем разговор? К чему?
Ведь это постигнет отнюдь не каждый.
Понять меня сможет лишь тот, кому
Вот так же, как мне, повезет однажды.
Сказал и подумал: хватил же я!
Ну разве другим мой совет поможет!
Ведь женщин таких, как жена моя,
И нет, да и быть на земле не может!

Мы встретились не в детстве и не в юности,
А очень-очень взрослыми людьми,
Когда уже у каждого и трудности,
И радости, и глупости, и мудрости
Давным-давно за плотными дверьми.

Но для того чтобы любить и верить
И прошлого не брать с собою в путь,
Нам нужно, вероятно, эти двери
Друг перед другом настежь распахнуть.

Согласен, что нелегкая задача,
Но коль душа – сложнейший в мире дом,
То разве будет впереди удача
Там, где, полдома откровенно пряча,
Вдруг кто-то держит двери под замком?!

Ведь то, что перечеркнуто и названо,
Погаснув, новой не грозит бедой,
Тогда как все, что тайной перевязано,
Способно тлеть, как угли под золой.

Как жил я в этом мире, я не знаю.
Да кто на свете сам себе судья?!
Смотри сама: вот жизнь тебе моя,
Я ничего в минувшем не скрываю.

Оно нелегким было, это прошлое, –
И соловьи, и хмурые сычи.
Что было там плохого, что хорошего?
Сама обследуй, вот тебе ключи!

А ты, залив все беспредельным светом,
Чтоб жизнь мою полней перелистать,
Свои былые письма и секреты,
Уж если честно говорить об этом,
Не мучилась желаньем открывать.

Ты близкий друг. И вроде не лукавишь,
И вроде любишь, любишь от души!
И в то же время как бы утверждаешь
И этого почти что не скрываешь:
– Мой прошлый день не тронь, не вороши.

И если хочешь сохранить доверье,
Прими все то, что я тебе скажу:
– А вот про ключ от затворенной двери
Забудь. Считай, что нет его. Прошу.

И все ж порой ты отмыкаешь двери,
Чтоб вспомнить взгляды, шутки и бои,
Чтоб вновь кому-то верить и не верить
И перебрать удачи и потери –
Далекие реликвии свои…

И, поклоняясь мифу или праху,
Ты с радостной улыбкой, видит бог,
Скорей положишь голову на плаху,
Чем дашь шагнуть мне через тот порог!

И я не спорю, потому что, право,
Вторгаться в душу просто ни к чему.
У каждого есть в этом мире право
Хранить все то, что дорого ему.

И это здесь не ревность. Тут скорей
Исполненное горечи сознанье,
Что никакими силами в том зданье
Мне не раскрыть захлопнутых дверей.

Прости меня! Все это не укор.
А что? Не знаю. Эгоизм, быть может,
Никто тут не придет и не поможет,
И будет все, как было до сих пор…

Но как странны мы часто, просто смех:
Вот нет любви – ждем ласкового слова,
А есть любовь – переживаем снова:
– Хочу быть лучше и любимей всех!

Любовь, любовь! И праздник, и терзанья:
Все-все отдай, лишь для меня гори!
А, впрочем, может, все эти желанья
Не так уж глупы, шут нас подери!

И лишь ночами в голубом эфире
Порой мне снится сквозь метельный снег,
Что для кого-то где-то в этом мире
Я самый-самый главный человек…

Кто, рождая искусство, несет культуру
Прямо к солнцу, как звездные корабли?
Кто творит настоящую литературу?
Да таланты! Как истая «соль земли»!

Почему же вдруг словно бы недолет
Ощущается часто в трудах создателей,
Ведь творений, которые чтит народ,
Много меньше, чем жаждущих тех высот
Композиторов, скульпторов и писателей.

Те – горят и творят. Эти – громко вещают,
Только есть тут суровый один секрет,
Что творящих и слушают, и читают,
А вещающих будто и в мире нет.

Только нет их, увы, для одних читателей,
А для всяких чинов они ой как есть.
Для наград, для трибун и любых издателей
Невозможно их даже и перечесть!

Почему же порой и одной страницы
Не сыскать, если даже перевернуть
Книг с десяток. А надо ли тут дивиться?!
Потому что писателей – единицы,
А вещателей – тысячи, в том и суть.

А причины бездарных своих «удач»
Объясняли они с трагедийным пылом:
Что работать талантливо с полной силой
Не давала система им. Просто плачь!

– Что напишешь, придумаешь, напророчишь?
Разве сделать тут что-нибудь от души?!
Вот легко было классикам: все, что хочешь,
Критикуй, обмозговывай и пиши! –

Все просчеты чванливо именовали,
Как гоненья на гениев божьей милостью,
А успехи других называли хитростью
Или просто случайностью объясняли.

Но ударили ветры над всей страною.
Как угодно, кидайся в роман иль стих,
Время новое, бурное, огневое:
Демократия, гласность и все такое,
И запретов фактически никаких!

Ну, а если препонов отныне нету,
Рвите, гении, старые берега,
Удивляйте творениями планету,
Создавайте шедевры на все века!

Но – «успех» у вещателей лишь в газетах.
Над Парнасом же прежний спокойный свет.
Ни Толстых там, ни Чеховых новых нету,
И давайте признаемся по секрету,
Что пока и намеков на это нет…

Он всегда относился к себе вполсердца,
Вполтепла, вполвнимания, вползаботы
И, в других открывая все время что-то,
Очень редко в себя успевал вглядеться.

Всю войну – от доски и почти до доски.
Ранен был, только выжил – и вновь сквозь годы…
И вернулся домой, и пустил ростки
Там, где сложно порой вызревают всходы.

В институте средь шумных и молодых
Был он скромным и больше всего стеснялся
Не того, что отчаянно заикался,
А иного: быть чем-то видней других.

Как он к славе всю жизнь свою относился?
Да никак! Не искал ее, не ловил,
А, по-моему, больше всего стремился
Подружить ее с теми, с кем сам сроднился,
С кем работал, чьи строки переводил.

На иных языках те стихи писались.
И чадило в них многое, и сверкало,
А затем на подстрочники рассыпались
И в душе переводчика вновь рождались
Иногда даже хлеще оригинала.

Переводчик порой вдохновеньем дышит,
Превращая подстрочник в победный звон.
Он фактически заново строки пишет,
И пускай он хоть весь небосвод всколышет,
Только автор стихов все равно не он.

Знаю, сам сквозь подобное проходил,
Испытав ради ближних все муки творчества.
Сколько раз я с печалью ему твердил:
– Уважаю и душу твою, и пыл,
Труд твой светел, и все-таки это – донорство!