Роберт Рождественский - Эхо любви. Стихотворения. Поэмы (сборник)

Где растешь,
трын-трава?
Где?
В какой стороне?..
Там,
где злые слова
тонут
в хлебном вине…

Где растешь,
трын-трава?
Возле самой беды.
Будто возле воды,
наклонившись едва…

Раззвонила молва:
или дождь,
или снег.
Повод
есть или нет,
наливай! –
трын-трава!
Как темно в голове!
Ты
себя потерял.
Зря ты верил траве,
трын-траве
доверял…
Я друзей позову,
чаем их разозлю…

Я скошу
трын-траву
и корове
скормлю.

Было весело.
Было пьяно.
Было душно,
как в парнике…
Шестьдесят свечей
засияло
на торжественном
пироге.
Длилось время.
Сменялись тосты,
и приканчивалась
икра…

Багровея,
бухгалтер толстый
постоянно кричал:
«Ура!..»
Постаревшая примадонна,
плотно севшая
на кровать,
повторяла хозяйке дома:
«Дура!
Годы на до
скрывать…»
Лысый дядя
хвалил жаркое
и, задрав подбородок вверх,
лепетал
чего-то такое
про коротенький
бабий век…

А хозяйка,
вникая в речи,
не сердилась,
не горевала.
Наклонившись,
тушила свечи,
будто каждую
целовала.

Закрутился на работе –
мне с подарком
не успеть!..
Я себя
пошлю
по почте
на Кутузовский
проспект.
Нарисую адрес
тушью,
вид солидный
сохраню.
Размечтавшуюся душу
ненамного
оценю.
На меня
наклеят
марки, –
кончится
авторитет.
В целлофановой бумаге
буду я всю ночь
хрустеть.
Грузовик вздохнет,
умаясь…

Торопясь, как на пожар,
почтальон
проверит адрес,
крикнет:
«Сидорыч,
сгружай!..»
И начнет
меня
ворочать,
над посылкой
колдовать.
Проведет ногтем
по строчке:
«Человек. Не кантовать…»

Почта
к сроку запоздала,
но пришла наверняка.
«Распишитесь…
Вам
подарок…
Так что с праздничком…
Пока…»
Ты в такое
не поверишь.
Соберется
вся родня…
Почтальон
звонит у двери:
возвращает мне
меня.

Я, как блиндаж партизанский,
травою
пророс.
Но, оглянувшись,
очень отчетливо вижу:
падают мальчики,
запнувшись за мину,
как за порог,
наткнувшись на очередь,
будто на ленточку
финиша.
Падают мальчики,
руки раскинув просторно,
на чернозем,
от безделья и крови
жирный.
Падают мальчики,
на мягких ладонях которых –
такие прекрасные,
такие длинные
линии
жизни.

Убили парня
за здорово живешь.
За просто так.
Спокойно.
Как в игре…
И было это
не за тыщу верст
от города.
А рядом.
Во дворе.
Еще пылали окна…

Между тем
он так кричал,
прижав ладонь к груди,
как будто накричаться
захотел
за долгое молчанье
впереди…
Крик
жил отдельно!
Вырастал стеной.
Карабкался,
обрушивался с крыш.
Растерзанный,
отчаянный,
больной,
нечеловечески огромный
крик!
Он тек по трубам,
полз по этажам,
подвалы заполнял
и чердаки.
Он ошалело
тыкался
в звонки!
Ломился в двери
и в замках визжал!..
И воздух был почти воспламенен.
И сигаретки
прыгали у рта:
«Вот если бы не вечером,
а днем…»
«Вот если бы на фронте, –
я б тогда…»
И всё.
И только молний пересверк.
И всё.
И не остановился
век…

Какое это чудо –
человек!
Какая
это
мерзость –
человек!
Молитва инк а,
провожающего солнце

Я понимаю прекрасно,
что день
тебя
утомил…

Как мало
у ночи
красок!
Видишь:
чернеет мир!
Подули
черные ветры.
Зреет в траве
роса.
Сухие
черные ветки
целятся
мне в глаза
Спеют
черные бунты
в самом забитом
рабе.
Черное
тело
пумы
скользит
по черной тропе…

Пожалуйста, возвращайся!..

Звезды
мигают нервно,
и каждая –
как укор.
На фоне
черного неба –
черные
гребни гор.
Черные птицы
откаркались.
Земля –
черна и пуста.
В бездонной реке,
накапливаясь,
ворочается
чернота.
Вода,
как чума,
бессовестна.
Она
накрыла меня…
Ночь,
наверное,
создана
для ожидания
дня…

Пожалуйста, возвращайся!..

Молчанье
живет для криков.
Для бури
создан покой.
Змея
рождена для крыльев.
Для холодов –
огонь…
Тяжесть
ночного
ига
люди по сну
волокут.
По черным морщинам
инка
бесцветные слезы
текут.
Не зря умирают
ночью,
мучаясь
и хрипя…
Я полон
завтрашней новью!
Я очень верю
в тебя!..

Пожалуйста, возвращайся!
Письмо из Южного полушария

Как вы там
ходите вниз головой?
Все объясняется просто.
Научно.
Правильно.
Ясно как день…
Но неужто
вы не теряетесь
на мостовой?..

Чайник вскипает
носиком книзу.
Едут машины
колесами вверх.
Кот
невесомо идет по карнизу.
Искры
летят из-под сомкнутых век.
Люди сидят
в перевернутых креслах.
Поезд,
разбухший от запаха дынь,
странно повиснув
на тоненьких рельсах,
мчит,
опираясь на собственный дым.
Люстра торчит,
как хрустальная елка.
Важный начальник
на темя встает.
Будто он близкий родственник
йога,
ежели сам –
почему-то –
не йог.
Врач вытрезвителя
пьет беспробудно.
Плачет.
Боится упасть
на Луну.
Лектор занудный
вцепился в трибуну.
Жулик –
в решетку.
Ревнивец –
в жену.
Самоубийством
кончает посуда.
Синяя мгла
за чертой снеговой.

Жаль,
не могу я увидеть
отсюда:
как вы там ходите
вниз головой.

Я по улице иду –
удручен.
В магазинах
нет вопроса:
«Почем?»
На вокзалах нет вопроса:
«Куда
по планете разбрелись поезда?..»
Этот сон
приснился в пятницу мне
(может, он –
к деньгам,
а может –
к войне).
Я попал на заседание вдруг
Академии
Серьезных
Наук…
Академики –
дотошный народ
(сорок лысин,
восемнадцать бород) –
при параде,
при больших орденах
обсуждают
вопросительный знак.
Рассуждают о загадках его…
Говорят, что он немножко
того…
Не умеет
эпохально звенеть…
Заставляет временами
краснеть…
Не зовет,
не помогает в борьбе…
«Задается» –
значит, мнит о себе…
Если даже и ведет
иногда,
то заводит
неизвестно куда…
Решено:
недопустим компромисс!
Решено, что этот знак –
пессимист.
И записано,
что он отменен,
так как
«нет уже потребности
в нем»…
«Восклицательным знакам –
почет!»
(Вопросительные –
взять на учет.
Разрешить для них
журчание
вслух
при наличии
особых
заслуг…)
Телефон " 09 "
вправе молчать.
(Если нет вопросов –
что отвечать?)
Нет вопросов,
и не слышно гудка…