Лирика вагантов в переводах Льва Гинзбурга

Паствой резвою своей
правила пастушка,
и покорно шли за ней
козлик да телушка.

Вдруг навстречу ей — школяр,
юный оборванец.
У пастушки — как пожар
на лице румянец.

Платье девушка сняла,
к школяру прижалась.
Пели птицы. Жизнь цвела.
Стадо разбежалось.

Я скромной девушкой была,
вирго дум флоребам,
нежна, приветлива, мила,
омнибус плацебам. [11] Virgo dum florebam — когда я цвела невинностью Omnibus placebam — всем нравилась

Пошла я как-то на лужок
флорес адунаре,
да захотел меня дружок
иби дефлораре, [12] Flores adunare — собирать цветы Ibi deflorare — там лишить девственности

Он взял меня под локоток,
сед нон индецентер,
и прямо в рощу уволок
вальде фраудулентер. [13] Sed non indecenter — но весьма пристойно Valde fraudulenter — очень коварно

Он платье стал с меня срывать
вальде индецентер,
мне ручки белые ломать
мультум виолентер. [14] Valde indecenter — очень непристойно Multum violenter — очень грубо

Потом он молвил: «Посмотри!
Немус эст ремотум!
Все у меня горит внутри!»
Планкси эт хок тотум. [15] Nemus est remotum! — Роща ведь в сторонке! Planxi et hoc totum — я плакала и все прочее

«Пойдем под липу поскорей
нон прокул а виа.
Моя свирель висит на ней,
тимпанум кум лира!» [16] Non procul a via — недалеко от дороги Tympanum cum lira — тимпан и лира

Пришли мы к дереву тому,
диксит: седеамус!
Гляжу: не терпится ему.
Лудум фациамус! [17] Dixit: sedeamus! — Он сказал: давай сядем! Ludum faciamus! — Давай поиграем!

Тут он склонился надо мной
нон абскве тиморе.
«Тебя я сделаю женой…»
Дульцис эст кум ope! [18] Non absque timore — не без робости Dulcis est cum ore — он сладкоречив

Он мне сорочку снять помог,
корпоре детекта,
и стал мне взламывать замок,
куспиде эректа. [19] Corpore detecta — обнажив тело Cuspide erecta — подняв копье

Вонзилось в жертву копьецо,
бене венебатур!
И надо мной — его лицо:
лудус комплеатур! [20] Bene venebatur — хорошо поохотился Ludus compleatur! — Да свершится игра!

Когда-то — к сведенью людей
я первым был средь лебедей
на родине моей.
Терпеть изволь
такую боль:
на раны сыплют соль!

И хоть я лебедь, а не гусь,
как гусь, на вертеле верчусь,
в жаркое превращусь.
Терпеть изволь
такую боль:
на раны сыплют соль!

Ах, я бескрылый инвалид!
Я едким уксусом облит.
Всё ноет, всё болит.
Терпеть изволь
такую боль:
на раны сыплют соль!

Кто крыльев белизной блистал,
как ворон черный, черен стал.
Мой смертный час настал!
Терпеть изволь
такую боль:
на раны сыплют соль!

Ощипан шайкой поваров,
лежу на блюде. Я — готов.
И слышу лязг зубов.
Терпеть изволь
такую боль:
на раны сыплют соль!

Всей силой сердца своего
я к господу взывала:
«Казни того, из-за кого
монахиней я стала!»

За монастырскою стеной
тоска и сумрак вечный.
Так пусть утешен будет мной
хотя бы первый встречный!

И вот, отринув страх и стыд,
я обняла бедняжку…
А бог поймет, а бог простит
несчастную монашку.

Выходи в привольный мир!
К черту пыльных книжек хлам!
Наша родина- трактир.
Нам пивная — божий храм.

Ночь проведши за стаканом,
не грешно упиться в дым.
Добродетель — стариканам
безрассудство — молодым!

Жизнь умчится, как вода.
Смерть не даст отсрочки.
Не вернутся никогда
вешние денечки.

Май отблещет, отзвенит
быстро осень подойдет
и тебя обременит
грузом старческих забот.

Плоть зачахнет, кровь заглохнет,
от тоски изноет грудь,
сердце бедное иссохнет,
заметет метелью путь.

Жизнь умчится, как вода.
Смерть не даст отсрочки.
Не вернутся никогда
вешние денечки.

«Человек — есть божество!»
И на жизненном пиру
я Амура самого
в сотоварищи беру.

На любовную охоту
выходи, лихой стрелок!
Пусть красавицы без счету
попадут к тебе в силок.

Жизнь умчится, как вода.
Смерть не даст отсрочки.
Не вернутся никогда
вешние денечки.

Столько девок молодых,
сколько во поле цветов.
Сам я в каждую из них
тут же втюриться готов.

Девки бедрами виляют,
пляшут в пляске круговой,
пламя в грудь мою вселяют,
и хожу я сам не свой.

Жизнь умчится, как вода.
Смерть не даст отсрочки.
Не вернутся никогда
вешние денечки.

Ах, там в долине, под горой
блаженной майскою порой
гуляла с младшею сестрой
любовь моя.

Лился пленительный напев
из чистых уст прелестных дев.
Но обмерла, меня узрев,
любовь моя.

Светился луговой простор,
резвился божьих пташек хор,
и к богу устремила взор
любовь моя.

Не лучше ль было б под кустом
улечься нам в лесу густом
и там ко рту прижаться ртом,
любовь моя?!

Когда б я был царем царей,
владыкой суши и морей,
любой владел бы девой,
я всем бы этим пренебрег,
когда проспать бы ночку мог
с английской королевой. [26] Когда проспать бы ночку мог с английской королевой… — Вероятно, имеется в виду королева Элеонора (1122–1204), оказывавшая покровительство трубадурам и миннезингерам.

Ах только тайная любовь
бодрит и будоражит кровь,
когда мы втихомолку
друг с друга не отводим глаз,
а тот, кто любит напоказ,
в любви не знает толку.