Даниил Андреев - Стихотворения и поэмы

Здесь нет земли. Пласты лесного праха
На целый метр. Коряжник, бурелом;
Исчерчен воздух, точно злая пряха
Суровой нитью вкось, насквозь, кругом
Его прошила – цепкой сетью прутьев,
Сучков, ветвей, скрепив их, как бичом;
Черномалинниками и плющом.
Как пробиваться? То плечом, то грудью
Кустарник рвать; то прыгать со ствола

На мёртвый ствол сквозь стебли копор-чая;
Ползти ползком, чудных жуков встречая,
Под сводами, где липкая смола;
Срываться вниз, в колдобы, в ямы с гнилью,
В сыпучую древесную труху,
И, наконец, всё уступив бессилью,
Упасть на пень в зеленоватом мху.

В блужданиях сквозь заросли оврагов,
В борьбе за путь из дебрей хищных прочь,
Есть дикий яд: он нас пьянит, как брага,
И горячит, как чувственная ночь.
Когда нас жгут шипов враждебных стрелы
И хлещет чаща в грудь, в лицо, в глаза,
Навстречу ей, как тёмная гроза,
Стремится страсть и злая жадность тела.
Оно в стихиях мощных узнаёт
Прародины забытое касанье:
Мы – только нить в широкошумной ткани
Стволов и листьев, топей и болот.
Мы все одной бездонной жизнью живы,
Лес – наша плоть, наш род, наш кров, наш корм,
Он – страсть и смерть, как многорукий Шива,
Творец-палач тысячецветных форм.

День протекал. Уже почти в притине
Пылал источник блеска и жары,
Чуть поиграв порой на паутине.
На стебельках, на ссадинах коры.
Он был угрюм, как солнце преисподней,
Светило смерти, яростный Нергал,
Кому народ когда-то воздвигал
Дым гекатомб, смиряя гнев Господний.
Куда-нибудь, где есть вода! К реке,
К Неруссе милой, не спеша текущей
По тайникам, в таких веселых кущах,
В прекрасных лилиях и тростнике!
Воды! воды!.. – Беспомощный и сирый,
В тот грозный день я понял, что она
Воистину живою кровью мира
С начала дней Творцом наречена;

Что в ней – вся жизнь, целенье ран и счастье,
В ней – Бог мирам, томящимся в огне,
И совершать, быть может, нам причастье
Водою – чище и святей вдвойне.
…Вдруг – луговина, тем же лесом пышным
Бесстрастно окаймлённая. Но вон
Там, на опушке, как мираж, как сон,
Желанный сон – конёк далекой крыши.
Скользя по кочкам, падая в траву,
Я, не оглядываясь, брёл к порогу.
Там есть вода, там быть должна дорога!
Я не хотел понять, что наяву
Насмешкой тусклой мне судьба грозила.
Я подошёл вплотную. – Тишина…
Разрушен дом. Урочье – как могила,
Колодца нет. Дороги нет. Сосна

На отшибе от страшной немеречи
Да старый дуб над кровлей. Я вошёл.
Осколки, сор… кирпич от русской печи,
Разъехавшийся, шерховатый пол.
И давний запах тишины и смерти,
Дух горечи я уловил вокруг.
Ко мне, сюда, как змеи, через луг
Он полз, он полз, виясь по бурой шерсти.
И в этот миг, из окон конуры
Оборотясь, Бог весть зачем, на запад,
Я понял вдруг: и тишина, и запах —
От движущейся над землей горы.
То дым стоял, уже скрывая небо,
Уже крадясь по следу моему,
И сам весь белый, как вершины снега,
Бросал на бор коричневую тьму.

Огонь пьянит среди ночного мрака,
Но страшен он под небом голубым,
Когда к листве, блестящей как от лака,
Покачиваясь, подползает дым.
И языки, лукаво и спокойно,
Чуть видимые в ярком свете дня,
По мху и травам быстро семеня,
Вползают вверх, как плющ, по соснам стройным.
Уйти, бежать, бороться можем мы —
Мы, дети битв и дерзкого кочевья,
Но как покорно ждут огня деревья,
Чтоб углем стать в пластах подземной тьмы!
Как робко сохнет каждый лист на древе,
Не жалуясь, не плача, не моля…
…День истекал в огне и львином гневе,
Как Страшный Суд весь мир испепеля.

Пресыщенный убийством и разбоем,
Боль мириад существ живых вобрав,
День удалялся с полчищами зноя,
Как властелин: надменен, горд и прав.
Уже Арктур, ночной тоски предтеча,
Сквозь листья глянул в дикую тюрьму;
Уж прикасалась к духу моему
Глухая ночь в дрожащей немерече.
Она росла, неясные шатры
Густых кустов туманом окружала;
Порой вонзались в тишину, как жало,
Неуловимым звоном комары.
Я различил лужайку: вся в оправе
Орешника, она была тесна,
Узка, душна, но выжженные травы
Могли служить для отдыха и сна.

И чуть роса в желанном изобилье
Смягчила персть и колкую траву,
Я опустился на неё в бессилье,
Не зная сам: во сне иль наяву.
Квартира… вечер… лампа – не моя ли?
Мой дом! мой кров! мой щит от бурь и бед!..
Родные голоса, в столовой – свет,
Узоры нот и чёрный лак рояля.
– Река ли то поёт – иль водоем —
Прохладно, и покойно, и безбурно,
Прозрачными арпеджио ноктюрна
В томительном забвении моём?
И будто изгибаются долины,
Играющих излучин бирюза…
…Над клавишами вижу я седины,
Сощуренные добрые глаза.

Играет он – играет он – и звуки
Струящиеся, лёгкие, как свет,
Рождают его старческие руки,
Знакомые мне с отроческих лет.
Впитав неизъяснимое наследство,
Среди его мечтательной семьи
Играло моё радостное детство,
Дни юности прекрасные мои.
Когда в изнеможенье и печали
Склонился я к нехоженой траве,
Быть может, заиграл он на рояле
В далёкой и сияющей Москве
Надеждою таинственною полны
Аккорды озарённые его.
Они, как орошающие волны,
Касаются до сердца моего.

И грезится блаженная Нерусса:
Прохладная, текучая вода,
Качающихся водорослей бусы,
Как сад из зеленеющего льда…

Зачем же моё огненное тело
Придавлено, как панцирем, к земле?..
– Ночь. Я вскочил. В угрюмо-мутной мгле
Стена стволов и бузины чернела.
Какая тишь!.. Там, в глубине лесной,
Дрожа, угас крик отдаленной выпи…
Безвольны мышцы, будто силу выпил,
Рождая пот за потом, жар дневной.
Иль это – голод, – третий день без пищи?
Иль это – жажда, пламень, как в аду?
Что, если здесь, на выжженном кладбище
Глотка воды я завтра не найду?

Но нет, не то… Здесь кто-то есть! Я чую,
Вот здесь, вверху, невидимо, вблизи —
Он караулит. По лесам кочуя,
Он гнал меня: в песке, во мху, в грязи.
И не один! Бесплотной, хищной стаей
Они обступят мой последний час,
Слепую душу в топь и глушь влача,
И станет мрак болотный – как плита ей. —

Утробный страх меня оледенил.
В нем был и ужас сумрачных поверий.
Когда на миг мы открываем двери
В двуликий край потусторонних сил,
И низкий страх, который знают совы,
Олень, тигр, заяц, человек, – когда
Мы всё отдать за жизнь свою готовы
Без размышления и без стыда.