Даниил Андреев - Стихотворения и поэмы

Этой вере, этой воле пламенеющей
Покоряются лесные божества,
И сквозь сумерки скользит он – власть имеющий,
Пастырь бора, его жрец, его глава.

И, подбрасывая сучья в пламя дикое,
Я той полночью молился тьме былой —
Вместе с нежитью лесной тысячеликою,
Вместе с горькою и чистою смолой.

Таится дрёмный мир сказаний,
Веков родных щемящий зов
В нешумной музыке прозваний
Старинных русских городов.

О боре сказочном и хмуром,
О мухоморах в мягком мху
Услышишь память в слове Муром ,
Приятном чуткому стиху.

Встает простор пустынный, пенный,
На побережьях – конский порск,
И город бедный, белостенный
Мне в прозвище Белоозерск .

Орлы ли, лебеди ли, гуси ль
Ширяли к облаку стремглав
От княжьих стрел, от звона гусель
У врат твоих, Переяслав ?

И слышу в гордом слове Туров
Летящих в мрак ветвей и хвой
Упрямых, круторогих туров
С закинутою головой.

Ветрами чистыми овеян
Язык той девственной поры:
От песен первых, от церквей он,
От простодушной детворы.

И так ясны в той речи плавной
Общенья тех, кто речь творил,
С Душой народа, юной Навной,
Наитчицей творящих сил.

Когда несносен станет гам
И шумных дней воронки жадные,
Ты по уютным городкам
Полюбишь семьи многочадные.

Хозяйка станет занимать
И проведет через гостиную,
Любовна и проста, как мать,
Приветна ясностью старинною.

Завидев, что явился ты —
Друг батюшки, знакомый дедушки,
Протянут влажные персты
Чуть-чуть робеющие девушки.

К жасминам окна отворя,
Дом тих, гостей солидно слушая,
И ты, приятно говоря,
Купаешься в реке радушия.

Добронадежней всех «рагу»,
Уж на столе шипит и пышнится
Соседка брату – творогу —
Солнцеподобная яичница.

Ни – острых специй, ни – кислот…
Но скоро пальцы станут липкими
От шестигранных сладких сот,
Лугами пахнущих да липками.

Усядутся невдалеке
Мальчишки в трусиках курносые,
Коричневы, как ил в реке,
Как птичий пух светловолосые.

Вот, мягкостью босых подошв
Дощатый пол уютно щупая,
С реки вернется молодежь
С рассказом, гомоном и щукою.

Хозяин, молвив не спеша:
«А вот – на доннике, заметьте-ка!» —
Несет (добрейшая душа!)
Графин пузатый из буфетика.

И медленно, дождем с листа,
Беседа потечет – естественна,
Как этот городок, проста,
Чистосердечна, благодейственна…

Как будто, воротясь домой,
Лежишь – лицом в траве некошеной..
Как будто обувь, в жгучий зной,
С ног истомленных к черту сброшена.

Нет, не боюсь языческого лика я:
Шмель, леший, дуб —
Мне любо все, – и плес, и чаща тихая,
И я им люб.

Здесь каждый ключ, ручей, болотце, лужица
Журчат мне: пей!
Кричат дрозды, кусты звенят и кружатся,
Хмелит шалфей,

Спешат мне тело – дикие, невинные —
В кольцо замкнуть,
Зеленым соком стебли брызжут длинные
На лоб, на грудь,

Скользят из рук, дрожат от наслаждения,
Льют птичий гам,
Касаясь, льнут, как в страстном сновидении,
К вискам, к губам,

Живые листья бьют об плечи темные…
В проемы чащ
Кидают под ноги луга поемные
Медвяный плащ,

Бросают тело вниз, в благоухание,
Во мхи, в цветы.
И сам не знаешь в общем ликовании:
Где – мир, где – ты.

Полынушка, полынушка,
тихая травка,
серая, как придорожная пыль!
К лицу подношу эту мягкую ветку,
дышу – не могу надышаться,
как невозможно наслушаться песней
о самом любимейшем на земле.

Кто ее выдумал?
Какому поэту, какому художнику
в голову мог бы прийти
этот ослепительный запах?

Сухая межа в васильковом уборе;
жаворонок,
трепещущий в синей, теплой струе,
полузакрывши глаза
и солнцу подставив серую грудку;
зноем приласканные дороги;
лодки медлительных перевозов,
затерянных в медоносных лугах;
и облака кучевые,
подобные душам снежных хребтов,
поднявшихся к небу, —
все в этом запахе,
в горьком духе полыни.

Когда я умру,
положите со мною, вместо цветов,
несколько этих волшебных веток,
чтобы подольше, подольше чувствовал я
радость смиренномудрой земли
и солнечной жизни.

Не позабудьте!

Если вслушаешься в голоса ветра,
в думы людей и лесных великанов,
тихо рождается гармоничное эхо
в глубине сердца.

Это – не свет, не звук. Это —
мир, прошедший сквозь тебя и преображенный;
миф, рождающийся в миллионах сердец,
рассудком неуловимый;
лоно религии, еще не нашедшей
ни заповедей, ни пророков.
Время! не медли!

Будут пророки,
воздвигнутся храмы,
необычайнейшие,
чем всё, что было…
Время! не медли!

Он будет зовущим, этот завет,
как пики бора на склоне неба;
мудрым, как вековые камни великих народов;
устремленным, как белые башни;
добрым, как тепло очага;
многолюдным,
как праздничный гул стадионов,
и веселым, как детские игры.
Время, не медли!

Он будет прекрасным,
как вишни, осыпанные весенним цветом.

– Время! не медли!

Вот блаженство – ранью заревою
Выходить в дорогу босиком!
Тонкое покалыванье хвои
Увлажненным
сменится песком;

Часом позже – сушью или влагой
Будут спорить глина и листва,
Жесткий щебень, осыпи оврага,
Гладкая,
прохладная
трава.

Если поле утреннее сухо,
Что сравнится с пылью золотой?
Легче шелка, мягче мха и пуха
В колеях
ее нагретый слой.

Плотным днем, от зноя онемелым,
Бросься в яр прозрачный… и когда
Плеском струй у пламенного тела
Запоет
прекрасная
вода,

И когда, языческим причастьем
Просветлен, вернешься на песок —
Твоих ног коснется тонким счастьем
Стебелиный
каждый
голосок.

Если же вечерние долины
Изнемогут в млеющей росе,
И туман, блаженный и невинный,
Зачудит
на сжатой
полосе —

Новый дух польется по дороге,
Кружится от неги голова,
Каждой капле радуются ноги,
Как листы,
и корни,
и трава.