Александр Новиков - Уличная красотка

Составлен перечень, где скарб наперечет.
(А то, не дай бог, что к соседям утечет!)
И по согласию сторон:
Дележка — после похорон.
А через день еще старик в последний слег
приют,
Вороны справили поминки сиплым карком.
На стены новые жильцы известку
с дихлофосом льют
И сокрушаются: «Ах, как полы зашаркал!..»

На дверь — табличка, новый шрифт,
Последний стул запихан в лифт,
Родным гора как будто с плеч,
Острят над поводом для встреч.

Машина «Мебель» у подъезда тарахтит,
А женка брату: «Мебелишка-то не ахти…»
Галдит-гадает детвора:
— Кто переехал со двора?
1985 год

Аккорд… И вспомнилось: как жаль,
Тогда вы не были.
И не для вас играл рояль,
Играл для мебели.

В усмешке выбелив оскал
Сквозь дым презрительно,
Он за Бетховеном таскал
По нотам зрителя.

Мешалась фальшь у потолка
С ликерным запахом.
А им хотелось гопака
Вразмешку с Западом.

Чтоб три аккорда на ура
Всех в ряд поставили.
Пассаж по линии бедра
К фигурной талии…

И на локте, ко мне лицом,
Рыжеволосая
Глазела пасмурным свинцом
Над папиросою.

И, подпирая инструмент
Пудовой похотью,
На вдох ловила комплимент
В гитарном хохоте.
Она права, на что ей Бах,
Орган прославивший —
Ей ближе соло на зубах
Рояльных клавишей!

Она с собой не унесет
Ни ноты, к сведенью.
И я в отместку ей за все
Лупил в соседние.

Пошла в цыганский перепляс
«Соната Лунная»,
И загорланили: «Эх, раз,
Да семиструнная!..»

Полез частушечный мотив
Из-под прелюдий,
Хлестались к танцам на пути
Носы о груди,

Пошла паркету по спине
В галоп гимнастика,
И восхищались в стороне:
«Вот это — классика!»

Я бил злорадно, от души,
Тряслись берцовые.
В упор шептали: «Ну, спляши!..» —
Глаза свинцовые.

Хватали воздух кадыки,
И бусы бряцали,
И скалил белые клыки
Рояль с паяцами.

И вдруг завыл магнитофон
Протяжно, споено,
И все рванули на балкон:
«Вздохнуть с Бетховена!..»

Аккорд… И вспомнилось: как жаль,
Тогда вы не были.
И не для вас играл рояль —
Играл для мебели.
1986 год

Удар тугого гонга —
И солнечный закат
На улицы Гонконга
Прольется, как мускат.

Фонарь таверны косо
Стреляет по клешам:
Ах, русские матросы —
Добыча хороша!

Матросы «оф зе рашн»
Пьют в усмерть и до дна.
Здесь девочки все — «Маши»
Сегодня как одна.

Их груди, что кокосы —
Ты бей, не расшибешь!
Ах, русские матросы,
Душа — широкий клеш.

Под знаком Зодиака,
Прибитого в зенит,
«Комаринский» и драка
Так девочек пьянит.

Осилю — не осилю —
Раздам все до гроша.
Ах, родина, Россия!
Ах, добрая душа!

Серебряные склянки
Тилинькают: пора б…
Не всякий из гулянки
Поднимется на трап.

Кому-то альбатросом
Летать за кораблем.
Ах, русские матросы, —
Гульнем, гульнем, гульнем!
1988 год

Бывают дни, как сны хорошие
В разгар осеннего тепла,
В которых женщины из прошлого
Встают в пути, как зеркала.

И все, что стерлось и померкло,
И затерялось при ходьбе,
Они вернут тебе, как в зеркало,
И все узнаешь о себе.

Ведь это ты, ты же
Легко, как дважды два,
Дарил стихи рыжей,
Позолотив слова.
Ведь это ты рыжей
Легко и в унисон
Шептал во сне: «Ближе…» —
И забирал сон.

А сегодня все так и вышло —
Я на улице встретил ее.
Эти волосы — та же крыша,
Над которой солнце встает.

И легко так, и без умолку
Между нами кружила пурга.
А потом уронила заколку
И так долго искала в ногах.
Ведь это ты, ты же
Дул в крылья журавлю,
Дарил букеты рыжей,
И говорил — «люблю».
Ведь это ты рыжей
И каменной луне
Веснушки все выжал
И подарил мне.

А еще было так хрупко
Это золото на ветру.
И тонула в глазах шлюпка
Уносящая в ту пору,

Где день завтрашний так заманчив,
Где не помнится прожитой,
Где бежит долговязый мальчик
К милой девочке золотой.

Ведь это ты, ты же —
Ну, кто тебя просил! —
Героем был книжек
И на руках носил.
Ведь это ты рыжей,
То грешной, то святой,
До пепла все выжег,
Чтоб встретить золотой.
1999 год

Побьюсь, порвусь и ринусь прочь —
Не пофартило достояться.
Приемные организаций,
На передышку дайте ночь!

В шеренгах мраморных колонн
Я человечек малый, слабый.
К Луне мне ближе, чем к ООН.
Мне в райсобес попасть хотя бы.

От зуба мудрости росток —
Нога прелестной секретарши.
Хоть дважды будь, хоть трижды старше,
Не переступишь этих ног!

И мы вступаем в диалог,
Как дипломаты с маломальства —
На почве глаз, духов и ног
Попасть к высокому начальству.

В шеренгах, жмущихся вдоль стен,
Я ей противен, как мокрица.
Но надо, надо мне пробиться,
Пусть буду я не джентльмен.

Слежу за царственной рукой.
Я рад: уже не я последний.
И ощущаю: пол мужской
Во мне меняется на средний.

И, наконец, махнула: марш!
Лечу, паркета не касаясь,
На дверь дубовую бросаюсь,
Боготворю всех секретарш.

Благословляю дух духов,
Открывших дверь волшебным духом —
Я долетел до облаков
И подмахнул бумажку мухой.

От гланд ростки ее груди —
Грудное вскинулось сопрано:
— Чего столпились, как бараны!
А ну, за двери выходи!

А ты, пожалуй, приходи.
Ты лучше всех усвоил, Саша,
Что «десять» — это «ноль» с «один»,
Где единица — секретарша.
1987 год

Ходил я, бродил по древнему городу Риму,
И глаз мой настроен был, как объектив.
И женщин красивых чужих, проплывающих
мимо,
Разучивал, как незнакомый мотив.

А вот и блондинка с большим жизнерадостным
видом —
Какие глядят из журналов и из витрин.
Она улыбается всем, кто зовет ее «гидом»,
И всем, кто ее называет «сеньора Катрин».

Ах, как хочу возле вас только раз
отогреться я,
Сбросить с души сугробы и холода,
И утонуть в синеве ваших глаз, как
Венеция, —
Медленно, верно и навсегда.

И я не один думал: вот, ведь, какие здесь
дивы
На фоне развалин седой старины.
Они и стройны, и собой несказанно красивы,
А может быть, даже еще и умны.