Александр Новиков - Уличная красотка

И я к ней пошел, и, подвластный загадочной
силе,
Ввернул комплимент по-английски —
не в силах молчать.
Сказал: эври бади ху кейм фром Россия,
Италию должен по вам изучать.

Ах, как хочу возле вас только раз
отогреться я,
Сбросить с души сугробы и холода,
И утонуть в синеве ваших глаз, как
Венеция, —
Медленно, верно и навсегда.

Ей всех комплиментов моих, казалось,
не хватит,
Но голос ее прошептал, теряя верха:
— Я тоже от вас, из Москвы, и зовут меня
Катя,
На почве туризма, вот, здесь ищу жениха.
2006 год

В переулке, где зыркали фары,
Где косил желтый глаз светофор,
Я слонялся с горластой гитарой
И глядел в ее окна, как вор.

С тихой грустью сиротской гармошки
Теплый вечер был вторить готов.
Но старались одни только черные кошки
В ожидании драных котов.

Светлые, как с паперти,
Симфонии двора.
Мне их все по памяти
Проиграть пора.

А забор — не забор без сирени,
Без стыдливо начертанных слов.
Я упал бы пред ним на колени,
Перелез, не жалея штанов.

К этой девушке, глупой и славной,
Я, объевшийся белены…
Да мешает моя окаянная слава.
Да костюмчик трехзначной цены.

Светлые, как с паперти,
Симфонии двора.
Мне их все по памяти
Проиграть пора.
Будто в карты стою облапошен —
Нет забора, сирени, окна.
Только хлопает тополь в ладоши,
Да таращится молча луна.

Доминошной столешницы плаха
Отстучала костями по ним.
Но осталась одна полуночная птаха
И поет — нам понятно одним.

Светлые, как с паперти,
Симфонии двора.
Мне их все по памяти
Проиграть пора.
1996 год

У самого экватора, в портовом кабаке
Слоняется мотив дореволюционный.
И два десятка слов на русском языке
По нотам совершают в Россию моционы.

В разноязычном кашельном дыму
Скрипач — седеющий повеса.
Он верен городу родному своему,
А потому, а потому
Он через раз вставляет: «Ах, Одесса!»

К любой портовой девочке, любому моряку,
Когда нахлынет грусть или изменит память,
Цепляется мотив к любому языку,
И после слова «ах!..» свой город можно
вставить.

Но вот фрегат взял ветер на корму
И в море — с новым интересом.
Он верен городу родному своему,
А потому, а потому
Играет парусом и флагом: «Ах, Одесса!»

За талеры, за доллары, за фунты —
не рубли! —
На тысячи манер играть горазды струны.
И лишь в один манер про краешек земли,
Куда закрыли путь лет прожитых буруны.
Хранит смычок их целую суму —
Блатных куплетов старого замеса.
Он верен городу родному своему,
А потому, а потому
Играет вечное, как море: «Ах, Одесса!»
1989 год

Женщина любимая —
В сердце уголек, —
Потушить его нельзя.
Шел по жизни мимо я,
Шел бы, да не смог —
За руку тебя взял.

Женщина любимая,
Вместе, и — одна,
Дай в глаза твои взгляну.
В них слезинка милая —
Озеро без дна,
Я пришел и в нем тону.

Женщина любимая,
Не моя жена,
Добрый или злой рок?
Шел по жизни мимо я,
Не моя вина
В том, что полюбить смог.

Сладкий грех.
Сладкий грех, обоим данный,
Я один не отмолю.
Но безгрешен,
Но безгрешен только ангел,
Потому тебя люблю.
2008 год

Шел — собой белей перины —
И ломился как во сне
В окна, двери и витрины
Снег.

И неслышными прыжками
Из снегурочкиных рук
Он летел в меня снежками
Вдруг.

Тот туман из белых кружев
Плыл у девочки в глазах,
Ей слова, что топят стужу,
Я сказал.

Дальше — как в хмельном дурмане —
Рук ее холодный мел
Как вторую жизнь в кармане
Грел.

Будто белые полозья
С ней нас мчали без саней,
Будто жизнь свою насквозь я
Видел с ней.

Я стогами звал сугробы,
Я метели звал — грозой,
Я хотел, ледышки чтобы
Жгли слезой.
Но на мир, что стался бледным,
Вдруг обрушилась весна,
И растаяла бесследно
В ней она.

Белым воротом тумана.
Змейкой беглого ручья.
Блик-монеткой из фонтана,
Что — ничья.
2007 год

На абсолютно идиотском снимке,
Где ты стоишь с удавом на плечах,
Рептилия сплетается в обнимке,
И щелкает фотограф вгорячах.

И очередь на снимочек неважный
Построилась. И выстоит часок.
Стоит жара. Ворчит фотограф пляжный,
Чтоб змея не роняли на песок.

Змеиное отродье, видно, право:
Молчит — ему до чертиков уже.
Оно себя не чувствует удавом,
И думают о нем, как об уже.

И только я завидовал змеюке,
Невольнику фотографа-хрыча,
Когда его тебе подали в руки
И на груди связали, хохоча.
1994 год

Он весел и богат — ему не жалко —
Кабак хромает с танго на фокстрот.
Сопливая гуляет содержанка —
Куражится и в пол посуду бьет.

Ей нынче восемнадцать.
С ней рядом модный франт.
К ней ходит нагибаться
Седой официант.

Ей бант пришит на самом главном месте —
Портной, он тоже парень не дурак.
Она пускает дым, целует крестик,
Крещеная по жизни кое-как.

Роятся на подносе
В шампанском пузырьки,
Ей тосты произносят
Большие мужики.

Вращается рулетка — жизнь лихая —
Она сегодня с нею заодно,
И бабочки зеленые, порхая,
Слетают на зеленое сукно.

Их много, их не жалко —
Азартная игра.
Гуляет содержанка.
Студенточка — вчера.
1994 год

Мне не слаще и не горше
В этом клубе-кабаке.
Я гляжу на стриптизершу
И верчу бокал в руке.
На бедре ее наколка —
Змейка, свитая в петлю.
Я гляжу на змейку долго,
Я забыл, кого люблю.

Мой коньяк совсем не пьется,
Перегретый об ладонь.
Змейка вьется и смеется,
И вопьется — только тронь!
И подверженный искусам —
Ах, наколочка-змея! —
Я хочу, чтоб был покусан
Сладким жалом только я.

И, предавшись мыслям сладким,
Я гляжу со стороны
На ужимки и повадки
Всех, кто ей увлечены.
Я ловлю глазами ногу,
Что летает вверх и вниз,
И душа моя пред богом
Тоже делает стриптиз.

Протанцевала напоказ,
Листвой одежда облетела.
Стриптиз окончен, свет погас,
С кем ты уйдешь — какое дело —
Как дорогая песня на заказ.

1997 год