Николай Огарев - Стихотворения и поэмы

Николай Платонович Огарев

Стихотворения и поэмы

В сборник вошли избранные стихотворения Николая Платоновича Огарева, друга и соратника А. И. Герцена! публициста и поэта, а также две его поэмы - "Юмор" и "Зимний путь".

СОДЕРЖАНИЕ

Жизнь и поэзия Николая Платоновича Огарева (1813 - 1877). Виктор Афанасьев

СТИХОТВОРЕНИЯ

"Огонь, огонь в душе горит..."

"Когда в часы святого размышленья..."

А. Герцену

Аллея

На смерть поэта

К друзьям

Смутные мгновенья

Шекспир

"Я видел вас, пришельцы дальних стран..."

Дорожное впечатление

"Итак, с тобой я буду снова..."

"В тюрьму я был брошен, отослан в изгнанье..."

Старый дом

Деревенский сторож

Кремль

На смерть Л<����ермонтов>а

Le cauchemar

Кабак.

Много грусти!

Полдень.

Друзьям

Хандра

"Гуляю я в великом божьем мире..."

Обыкновенная повесть

Изба

Дилижанс

"К подъезду! - Сильно за звонок рванул я.."

"На севере туманном и печальном..."

Прощание с Италией

Искандеру ("Я ехал по полю пустому...")

Отъезд

Монологи

Упование.

Год 1848

"В пирах безумно молодость проходит..."

1849 год

Арестант

К Н. <����А. Тучковой>

"Я виноват, быть может, в многом..."

Сплин

Сон

Первая любовь

"Тот жалок, кто под молотом судьбы..."

Весною

"Ты сетуешь, что после долгих лет..."

"Проклясть бы мог свою судьбу..."

"Я наконец оставил город шумный..."

<����Е. Ф.> Корту

И<����сканде>ру ("В уныньи медленном недуга и леченья...")

Предисловие к "Колоколу"

Отступнице

К <����В. А. Панаеву>

Летом

Свобода (1858 года)

Осенью

У моря

Напутствие

Бабушка

"По краям дороги..."

Воспоминания детства

Юноше

"Все превосходное..."

"Свисти ты. о ветер, с бессонною силой..."

Памяти Рылеева

"Вырос город на болоте..."

"И если б мне пришлось прожить еще года..."

Михайлову

Вихрь

Тате Г<����ерцен>

"Береза в моем стародавнем саду..."

Exil

"Мой русский стих, живое слово..."

Моцарт

Студент

Грановскому

"Сегодня настроен мой мозг музыкально,.."

На новый год

Моя улица в Гринвиче

ПОЭМЫ

Зимний путь

Юмор

Примечания

ЖИЗНЬ И ПОЭЗИЯ

НИКОЛАЯ ПЛАТОНОВИЧА ОГАРЕВА

(1813-1877)

Трагедию 1825 года - разгром декабристского движения и казнь пятерых его вождей - Огарев, как и Лермонтов, пережил, будучи подростком. Аристократия отвернулась от "политики" и малодушно заглушала звуками бальной музыки всякое напоминание о том, что сделал император Николай с ее лучшими сынами. Огарев, как и Лермонтов, с ранней юности исполнился презрения к своему классу.

Эти два имени поставлены здесь рядом не случайно: Лермонтов и Огарев были родственны в страстной трагичности своих размышлений о судьбах России, лермонтовское творческое начало лежит в основе и поэзии Огарева.

Наряду с Лермонтовым сильное воздействие на Огарева оказал поэт-декабрист Рылеев, вся жизнь которого была для него примером.

Рылеев был мне первым светом... Отец! по духу мне родной - Твое названье в мире этом Мне стало доблестным заветом И путеводною звездой.

Однако Огарев не был подражателем ни Лермонтова, ни Рылеева, так как он сам был слишком своеобразной и значительной личностью и сумел найти свою дорогу.

Наиболее проницательно охарактеризовал Огарева один из его современников поэт Аполлон Григорьев: "Огарев - поэт действительно по преимуществу, в самом прямом смысле слова, с тою искренностью чувства, с тою глубиною мотивов, которые сообщаются всякому читающему его, поэт сердечной тоски, не той тоски а lа Гейне, которая у некоторых звучит чем-то неприятно-фальшивым и приторно-принужденным, - не той тоски а lа Лермонтов, которая так страшна у Лермонтова и так жалка у его подражателей... нет! не такой тоски поэт Огарев: его тоска - тоска сердца, бесконечно нежного, бесконечно способного любить и верить - и разбитого противоречиями действительности". Называя стихи Огарева "искренними песнями эпохи", Аполлон Григорьев подчеркивает их "неотразимое обаяние", хотя и замечает, что написаны они "часто даже с замечательным пренебрежением к форме".

Стихи Огарева замечены были сразу, после первых же публикаций. О нем писали Белинский, Боткин, Дружинин и другие критики.

Как и всякое значительное явление в литературе, поэзия Огарева не поддается однозначным определениям - "чистый" ли он лирик или "поэт-гражданин". Своеобразие поэзии Огарева в том, что в ней слились "чистая", личная лирика и лирика сомнения, протеста, отрицания. Если не говорить о прямолинейно-публицистических стихах Огарева, которые по своей сути примыкают к его социально-экономическим статьям и прокламациям (поэтически эти стихи не всегда удачны, хотя они и сыграли свою роль в революционной пропаганде), то почти невозможно разграничить его интимную и гражданскую поэзию. Одно и то же стихотворение, одна и та же поэма у Огарева почти, как правило, содержат обе эти стороны. Это сделало гражданственность поэзии Огарева удивительно поэтичной: вот здесь Огарев дал русской поэзии урок подлинно поэтической гражданственности, и урок этот действен и для нашего времени.

Что же касается тонко подмеченного Григорьевым огаревского "замечательного пренебрежения к форме" - то это та обманчивая простота, в которой есть какое-то таинственное, скрытое, гипнотически притягивающее мастерство. Можно отметить, что позднее секретом подобной простоты формы владел Надсон - при всем несходстве этих поэтов, - для которого Огарев был образцом во многих отношениях. Огарев занял свое прочное и определенное место в русской поэзии 1840 - 1850-х годов, его творчество находило отзвук в душе нескольких поколений русской интеллигенции и до сих пор не утратило своего обаяния, своей значимости.

* * *

Об Огареве долгое время ходила легенда как о "тусклом спутнике блестящего Герцена". Сейчас же стало очевидным, насколько значительна личность Огарева не только как революционера-патриота, но и как поэта. Общим местом было и представление о Герцене и Огареве как о друзьях, не знавших разногласий. Путь у них, конечно, был один - к социальной революции в России, но методы борьбы не всегда были одинаковы.

Они были непохожи: Герцен - подвижный, горячий, находчивый в беседе, Огарев - меланхоличный, застенчивый и немногословный. Но удивительно, что уже в отрочестве они почувствовали такую душевную общность, которая соединила их на всю жизнь. Клятве, которую дали они друг другу на Воробьевых горах, они остались верны навсегда.

В юности они читали одни и те же книги и уже тогда знали, чего хотят: продолжать дело декабристов. Конечно, у них тогда не было определенной программы действий - были только страстное желание бороться с самодержавием и готовность погибнуть.