Александр Алейник - Апология

в дожде, дорогой № 9,
влекущей их сейчас на север,
в виду подстриженных газонов
над потным зеркалом Гудзона.

Стеклом сползали навзнич капли,
деревья, отлетая, зябли,
и справа, как отрытый череп,
затеплился Нью-Йорк вечерний.

Была вселенная огромна,
она отсвечивала скромно
кантатой Себастьяна Баха
одна над уровнями праха.

И в ней печалятся скитальцы,
у них на отпечатках пальцев
галактики ее петляют
пока машина их виляет.

Она хранила их мгновенье,
свои перебирая звенья,
и разрешая им подспудно
жить отголоском контрапункта.

Столпотворенье стен и света
ударилось в них как комета,
что долго в небе нарастала,
и их не стало,

как всех, кто были: мимоезжих,
мимоидущих — не коснуться, —
не надо плакать об ушедших,
они еще сюда вернутся.

Мне жизнь, как кинохронику прокрутят
перед громадным фильмом, — в данном зале
положено помалкивать, что будет
еще ведь никому не показали,

но явствует: немного потерпите,
к дирекции имея снисхожденье,
прикидывая; кто же вы? глядите
вперед — сновидец вы, иль сновиденье?

Я не пенял на качество сеанса,
или соседей, семечки клюющих,
ни на обрывы пленки, я ни разу
не заслонил вам шапкой жаркий лучик,

мне даже пыль здесь кажется волшебной —
ее несуетливое сверканье
в луче, захватывающем души в бездну,
как летний ветер полный светляками.

Стрекочет за затылком кинопленка,
играют мышцей мускулистые герои
и беззащитная улыбка клоуна
сквозит, как бабочка сквозь небо голубое.