Давид Самойлов - Стихотворения

Вошли. В дыре для дыма

Одна звезда горела.

Мария была нелюдима.

Сидела, ребёнка грела.

И старший воскликнул: — Мальчик! —

И благословил её сына.

И, помолившись, младший

Дал ей хлеба и сыра.

И поднял третий старец

Родившееся чадо.

И пел, что новый агнец

Явился среди стада.

Да минет его голод,

Не минет его достаток.

Пусть век его будет долог,

А час скончания краток.

И жёлтыми угольками

Глядели на них бараны,

Как двигали кадыками

И бороды задирали.

И, сотворив заклинанье,

Сказали: — Откроем вены

Баранам, свершим закланье,

Да будут благословенны!

Сказала хрипло: — Баранов

Зовут Шошуа и Мадох.

И богу я не отдам их,

А также ягнят и маток.

— Как знаешь, — они отвечали, —

Гляди, не накликай печали!.. —

Шли, головами качали

И пожимали плечами.

1973

Фердинанд, сын Фердинанда,

Из утрехтских Фердинандов

Был при войске Бонапарта

Маркитант из маркитантов.

Впереди гремят тамбуры,

Трубачи глядят сурово.

Позади плетутся фуры

Маркитанта полкового.

Предок полулегендарный,

Блудный отпрыск ювелира

Понял, что нельзя бездарней

Жить, не познавая мира.

Не караты, а кареты.

Уйма герцогов и свиты.

Офицеры разодеты.

Рядовые крепко сшиты.

Бонапарт короны дарит

И печёт свои победы.

Фердинанд печёт и жарит

Офицерские обеды.

Бонапарт диктует венским,

И берлинским, и саксонским.

Фердинанд торгует рейнским,

И туринским, и бургонским.

Бонапарт идёт за Неман,

Что весьма неблагородно.

Фердинанд девицу Нейман

Умыкает из-под Гродно.

Русский дух, зима ли, бог ли

Бонапарта покарали.

На обломанной оглобле

Фердинанд сидит в печали.

Вьюга пляшет круговую.

Снег валит в пустую фуру.

Ах, порой в себе я чую

Фердинандову натуру!..

Я не склонен к аксельбантам,

Не мечтаю о геройстве.

Я б хотел быть маркитантом

При огромном свежем войске.

1973

Я слух нарочно отвращаю

От тех, кто жалуется мне, —

Простор и снег в моём окне.

И преданности безотчётной

Я полон сумрачной зиме,

Где притулился

Неотлётный

Снегирь на голой бузине.

1973

Полночь под Иван-Купала.

Фронта дальние костры.

Очень рано рассветало.

В хате жили две сестры.

Младшая была красотка,

С ней бы было веселей,

Старшая глядела кротко,

Оттого была милей.

Диким клевером и мятой

Пахнул сонный сеновал.

На траве, ещё не мятой,

Я её поцеловал.

И потом глядел счастливый,

Как светлели небеса.

Рядом с этой, некрасивой, —

Только губы и глаза…

Только слово: «До свиданья!..» —

С лёгкой грустью произнёс.

И короткое рыданье

С лёгкой грустью перенёс.

И пошёл, куда не зная,

С автоматом у плеча,

«Белоруссия родная!..»

Громким голосом крича.

1973

Жили пятеро поэтов

В предвоенную весну.

Неизвестных, незапетых,

Сочинявших про войну.

То, что в песне было словом,

Стало верною судьбой.

Первый сгинул под Ростовом,

А второй — в степи сырой.

Но потворствует удачам

Слово — солнечный кристалл.

Третий стал, чем быть назначен,

А четвёртый — тем, чем стал.

Слово — заговор проклятый!

Всё-то нам накликал стих…

И живёт на свете пятый,

Вспоминая четверых.

1973

Ветры пятнадцатых этажей

Не похожи на ветры,

Плутающие по изворотам

Двухэтажных улиц.

В них нет ропота листьев,

Посвиста заборных прогалов,

Шёпота слуховых окон,

Гуда печных труб.

Они дуют ровно и сильно

И кажутся гулом вселенной,

Особенно ночью.

1974

Город ночью прост и вечен.

Светит трепетный неон.

Где-то над Замоскворечьем

Низкий месяц наклонён.

Где-то новые районы,

Непочатые снега.

Там лишь месяц наклонённый

И не видно ни следа,

Ни прохожих. Спит столица,

В снег уткнувшись головой,

Окольцована, как птица,

Автострадой кольцевой.

1974

Дельвиг… Лень… Младая дева…

Утро… Слабая метель…

Выплывает из напева

Детской ёлки канитель.

Засыпай, окутан ленью.

В окнах — снега белизна.

Для труда и размышленья

Старость грубая нужна.

И к чему, на самом деле,

Нам тревожить ход времён!

Белокурые метели…

Дельвиг… Дева… Сладкий сон…

Две жизни не прожить.

А эту, что дана,

Не всё равно — тянуть

длиннее иль короче?

Закуривай табак,

налей себе вина,

Поверь бессоннице

и сочиняй полночи.

Нет-нет, не зря

хранится идеал,

Принадлежащий поколенью!..

О Дельвиг,

ты достиг такого ленью,

Чего трудом

не каждый достигал!

И в этом, может быть,

итог

Почти пол века,

нами прожитóго, —

Промолвить Дельвигу

доверенное слово

И завязать шейной платок.

1974

Выйти из дому при ветре.

По непогоду выйти.

Тучи и рощи рассветны

Перед началом событий.

Холодно. Вольно. Бесстрашно.

Ветрено. Холодно. Вольно.

Льётся рассветное брашно.

Я отстрадал — и довольно!

Выйти из дому при ветре

И поклониться отчизне.

Надо готовиться к смерти

Так, как готовятся к жизни…

1974

Не оставляйте письма

Для будущих веков.

Ужасно любопытство

Дотошных знатоков!

И что они узнают,

И что они поймут,

Когда они не знают,

Как на земле живут!

Они как бы заслоном

Отделены от глаз,

И всё равно за словом

Не угадают нас.

Пусть весело сгорает

В печи досужий труд,

Пусть вьюги заиграют

И пепел унесут…

1974

Удобная, тёплая шкура — старик.

А что там внутри, в старике?

Вояка, лукавец, болтун, озорник

Запрятан в его парике.

В кругу молодых, под улыбку юнца,

Дурачится дьявол хромой.

А то и задремлет, хлебнувши винца,

А то и уедет домой.

Там, старческой страсти скрывая накал,

Он пишет последний дневник.

И часто вина подливает в бокал —

Вояка, мудрец, озорник.

1974

Не торопи пережитóго,

Утаивай его от глаз.

Для посторонних глухо слово

И утомителен рассказ.

А ежели назреет очень

И сдерживаться тяжело,

Скажи, как будто между прочим

И не с тобой произошло.

А ночью слушай — дождь лопочет

Под водосточною трубой,