Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Мне темнота теперь не страшна,
И я спокоен в ночном лесу –
Душа моя ныне так же темна,
И тот же хаос я в ней несу.

Всё, что в уме я стройно воздвиг,
Было в ночи нелепым, как сон.
Я понимания не достиг,
Был не возвышен, а отделён.

Всё, что умом я сумел создать,
Зряшным и жалким делала ночь.
Простым и темным пришлось мне стать,
Чтоб отделение превозмочь.

Немного проку в людском уме,
Ведь только тот, кто духовно прост,
Тепло единства чует во тьме,
Сквозь тучи видит письменность звезд.

Приозерный заглохший проселок,
В колее – водоем дождевой,
Розоватая дымка метелок
Над вздыхающей сонно травой.

Серебром закипая на водах,
На ольхе вдоль озерных излук,
Ветер плавно ложится на отдых
На звенящий размеренно луг.

На пригорке, цветами расшитом,
Этот отдых безмерно глубок –
Словно в звоне, над лугом разлитом,
Дремлет сам утомившийся Бог.

В толще трав, утомленный работой,
Честно выполнив свой же завет,
Отдыхает невидимый кто-то,
Чье дыханье – сгустившийся свет.

Тесовая стена коробится слегка,
От старости пойдя серебряной патиной,
И в пустоте висят три пурпурных комка,
Развешаны листву осыпавшей рябиной.

Под мертвенным окном, под сединой стены
Усыпана листва проржавленной листвою,
Но бьет холодный луч сквозь тучи с вышины
И льется по стеклу свеченье неживое.

Ветшает деревце, меж пурпурных комков
Последние листы беззвучно осыпая,
И бьет холодный луч в просветы облаков –
Картина четкая, холодная, скупая.

А в сгорбленной избе заметны в полумгле
В оцепенении застывшие предметы –
Портреты на стене, клеенка на столе,
На окнах пузырьки и ржавые газеты.

Паденьем ржавчиной покрытого листа
Теченье времени рябина отмечала,
Но листья кончились – осталась пустота,
И время кончилось – и не пойдет сначала.

Друг мой, невидимый друг, если глаза я закрою –
В облаке радужных искр я тебя вижу тогда.

Друг мой, невидимый друг, если лежу я на ложе –
Я за тобою бегу, не уставая ничуть.

Друг мой, невидимый друг, если мне всё удается,
То на чудесных крылах прочь ты плывешь от меня.

Друг мой, невидимый друг, если приходит несчастье,
То возвращаешься ты и заслоняешь крылом.

Терракота откоса в кротком свете закатных лучей,
Выше – медные сосны, как рать исполинских хвощей,
Выше – хвойная зелень, которая блещет, как лак,
А над ней в синеве чертит стриж свой прерывистый знак.

Далеко над водою разносятся всплески весла,
И ответные всплески застывшая гладь донесла.
Благородным вином под лучами играет вода –
Это есть, это было и это пребудет всегда.

В ожиданье застыли вдоль врезанных в гладь берегов
Все узоры несчетные листьев, травинок и мхов.
Замерла, словно сердце, рябины набрякшая гроздь,
И вплывает в пространство благой, но невидимый гость.

Не дано моим чувствам постигнуть его естество,
Но пришествие вижу и тихое дело его,
Ибо тайны полно и великого стоит труда
То, что было, и есть, и останется впредь навсегда.

Надо знать разговорам цену, надо рот держать на замке,
От несчетных слов постепенно затемняется всё в башке.
Забывается, что измена часто скрыта речью пустой,
Что слова – это только пена над холодной черной водой.

На язык ты сделался скорым, но слова – не лучший улов;
Ты забыл язык, на котором разговаривают без слов.
Слепо верил ты разговорам, а они – советчик худой
И подобны пенным узорам над холодной черной водой.

Так желанье любви подкатит, что потоком слова пойдут,
Только страшно, что слов не хватит и всего сказать не дадут.
Но всё глохнет, как будто в вате, не родится отзвук никак,
И дыханье вдруг перехватит беспощадный холодный мрак.

Много лет займут разговоры – а паденье случится вдруг,
И ни в чем не найдешь опоры – всё шарахнется из-под рук.
Всё сольется в безумной спешке, изменяя наперебой,
Только отблеск чьей-то усмешки ты во мрак унесешь с собой.

Устал я Землю огибать
И сталью острой
Со смехом латы пробивать
Угрюмых монстров;

Везде приветствуемым быть,
Но только гостем, –
Настало время мне вступить
На шаткий мостик,

Где бани допотопный сруб
Всосался в землю,
Где шуму красноватых струй
Осины внемлют.

Устал я Землю объезжать
С войной во взоре –
Теперь нужны мне дымный жар,
Угара горечь.

И пар мне кожу обольет
Целебным лоском,
И утомившаяся плоть
Утратит жесткость,

Благоуханьем смягчена –
Душой растений,
И замолчит в душе струна
Земных стремлений.

И тело бедное мое,
И тягу к славе
Пар благотворный обоймет
И переплавит.

К чему мне слава за спиной?
Она – пустое,
И только к даме неземной
Стремиться стоит.

И как по миру ни кружись,
Забыв про роздых, –
Реальна лишь иная жизнь,
Лишь та, что в грезах.

Хоть много я сумел пройти
В работе ратной –
В мечтах за миг пройдешь пути
Длинней стократно.

Так в путь, сквозь тысячи миров
К своей невесте,
Оставив плотский свой покров
На прежнем месте.

Пусть рыцарь над лесным ручьем
Оттенка меди
Сидит с заржавленным мечом
И сладко бредит.

Идет по низменным местам
Тропа неведомо куда.
Болотной жирной пленкой там
Покрыта медная вода.

Трава в раскисших колеях
По пояс в луже там стоит.
Как воды в потайных ручьях,
Свой шум осинник там струит.

В тот шум вплетают комары
Дрожание тончайших струн.
Подобьем звёздчатой коры –
Лишайником покрыт валун.

Но пусть течет листва осин
Загробным сумрачным ручьем –
Неотвратимо из низин
Тропа выходит на подъем.

Над дымкой розовой лугов
Заблещет чешуя озер
И из-под мрачных облаков
Свет вылетает на простор.

Застлав сияньем дальний вид,
Над миром топей и осок
Закат торжественно горит,
Как ясный сказочный клинок.

Опять возвращаюсь я мыслью
На берег тот сумрачный, где
По скату высокого мыса
Нисходят деревья к воде.