Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Ее продвижение так неуклонно,
Что в сердце невольно возникнет обида:
Меня, чья душа словно космос бездонна,
Нельзя упускать столь открыто из вида.

Пускай, поравнявшись, хвостом завиляет,
Пусть лучше с рычаньем оскалится злобно,
Чем попросту мимо рысцой прохиляет,
Меня от столба отличить неспособна.

Хоть свист я издам мелодично-учтивый,
Всем видом являя отсутствие фальши, -
Моргнув, с мимолетной гримасой брезгливой
Она равнодушно проследует дальше.

И я как-то вдруг разволнуюсь ужасно,
Почувствую приступ безумной отваги.
Собачья башка рассудила напрасно,
Что я потерплю равнодушье дворняги.

Такого сносить не желаю отныне,
Значенье мое ей придется усвоить!
Небось как получит колом по хребтине -
Закается рожи надменные строить.

Покоится моя душа,
Когда я в полутьме сарая,
Сопя и тяжело дыша,
Поспешно пойло пожираю.

Затем я выхожу на свет,
Прикрыв белесые ресницы,
Всей тяжкой тушею воздет
На элегантные копытца.

И семеню я по двору,
Уже не чувствуя покоя,
И под забор уже дыру
Я рылом терпеливо рою.

Протискиваюсь в огород
И, разрушительней снаряда,
Чтоб вырыть сочный корнеплод,
Я рылом вспахиваю гряды.

Меня дубиной бьете вы,
Но, с валуном ожившим схожий,
Не поверну я головы,
Лишь передергивая кожей.

Что мне побои! Лишь тогда
Душа мятежная покойна,
Когда в нутро мое еда
Свергается бесперебойно.

Весь мир есть только род сырья,
Мне отведенного всецело,
Чтоб мощь телесная моя
Таинственно и грозно зрела.

В это верится не без усилья,
Но увидел воочию я:
Черепаха питается пылью,
Оседающей в дебрях жилья.

Гложет лапами гладь черепаха,
Пустоту по паркету гребя, -
Это в угол, где заросли праха,
Ускользает она от тебя.

А в заветном углу изловчится,
Шею старую вкось повернет;
Манна времени, суток мучица
Наполняет бесчувственный рот.

Не корми ее пищею жирной -
Только тем черепаха жива,
Что в тиши неподвижной квартирной
Перетерли часов жернова.

Вот жуешь ты перченое мясо,
Запивая винцом по глотку,
А часы и из этого часа
Черепахе смололи муку.

Погружаешь ты мясо в приправу,
Чтоб от жадности скулы свело,
Но рептилии мудрой по нраву
Только время, что пылью легло.

Так бездумно ты все поглощаешь, -
Пусть раскаянье душу проймет:
Ты ведь времени не ощущаешь,
А она только им и живет.

Головою старушечьей водит,
Всех утех безрассудных чужда.
Твой-то век безвозвратно уходит,
А ее не меняют года.

И ее поведение глупым
Не считай, молодой вертопрах:
Скоро станешь уродливым трупом
Под бесшумный смешок черепах.

Я к вам приду с лицом страдающим,
Небритый, жалкий и больной.
Ну как тут вам, преуспевающим,
Не погордиться предо мной!

Чтоб понял я, что я - ничтожество,
Что жизнь я загубил зазря.
Неся, как груз, свое убожество,
Я удалюсь, благодаря.

Пускай в глазах у вас презрение
И пусть упрек на языке -
Стерплю любое унижение
За эти денежки в руке.

Куда мне помнить о стыдливости,
Когда вот-вот я оживу!
И, не стесняясь торопливости,
С бутылки пробку я сорву.

Позыв мгновенно-повелительный
Вдруг пережмет гортань мою.
Сивухи запах отвратительный
Дрожащими ноздрями пью.

Дрожащий в пальцах цепенеющих,
Стакан я опрокину в рот,
И в три комка, блаженно-греющих,
В нутро мне водка упадет.

Проступит пот от облегчения,
Отмякнет тискавший озноб,
Но жажды роковое жжение
Опять наполнит грудь и зоб.

Напьюсь безумно, омерзительно,
И, злобу пьяную дразня,
Я вдруг припомню, как презрительно
Вы посмотрели на меня.

На всё теперь мне наплевать равно,
Никто не страшен мне теперь.
Я к вам вернусь - ругаясь матерно,
Начну ломиться в вашу дверь.

Иль с той же бранью кровожадною
Примусь в ночной зловещий час,
Грозя расправой беспощадною,
Бродить под окнами у вас.

Не удивляйтесь, слыша шум ночной:
То я безумствую спьяна,
Катаюсь по земле у рюмочной
И ревом требую вина.

Я отомщу вам за презрение,
Заставлю думать обо мне.
Я утвержу свое значение
Буянством грозным при луне.

Другие - просто алкоголики,
Но я-то вовсе не простой.
Не приведи вам Бог, соколики,
Мой нрав опробовать крутой.

Приветствуя сестру расслабленной улыбкой,
Себя перевернуть безропотно даю,
Чтоб спину обнажить дородную мою,
Присыпать пролежни особою присыпкой.

Где мокнет плоть моя, где кожа стала липкой -
Туда я ваты клок рачительно сую;
Пришедшим повидать - привстав на койке зыбкой,
Сырую мягкую ладонь я подаю.

Дрожащим голосом пожалуюсь на боли;
<���Клистиры и бандаж не помогают боле>, -
Скажу и в панике вдруг судно запрошу,
Чтоб прекратить визит. Ведь я ничем не болен,
Но заболеть боюсь - и всеми недоволен,
Обузой став для всех, расслаблен и безволен,
Лежу и в тишине размеренно дышу.

В тропических лесах, волнующе безбрежных,
Укрыться от людей, не помнить о тоске,
У черных обезьян в манишках белоснежных
Стать царственным вождем с дубиною в руке.

Карать ослушников и поощрять прилежных
И пищи признаки провидеть вдалеке;
Вычесывать клещей из шерсти на брюшке.

Вдруг странным запахом, встревоженною птицей
Я буду извещен про близость экспедиций:
Врагов гармонии я здесь не потерплю!
Вверху, где сноп лучей, вдруг затрясется ветка,
И с диким хохотом, необычайно метко
Проводнику орех я в голову пошлю.

Я убегу от вас, родители,
Презрев общественности суд.
Ведь зрелищ остреньких любители
Иной развязки не снесут.

Я так хочу раскрепощения,
Но воля ваша жестока -
От всех, кто жаждет развлечения,
Скрывать ущербного сынка.

Не удержать меня вам взаперти,
Я вырвусь - и пойду гулять:
С ужасным воем, как на паперти,
Гнилые язвы заголять,

Визгливо бедствия предсказывать,
В помойке роясь по утрам,
И неожиданно показывать
Народу стекшемуся срам.