Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Гремел оркестр, и в тесной зале
Пугливо сотрясались стены,
И гости пьяные плясали
И завывали, как гиены.

Их космы потные свисали
На губы с пузырями пены,
А музыканты всё бросали
Охапки звуков вниз со сцены.

С ногою, поврежденной в драке,
Сидел я праздно, и досада
Вгрызалась в печень мне всё пуще,
Но начала мне делать знаки
Внезапно пьяная менада
И улыбаться мне влекуще,
И я отбросил роль зеваки,
И захромал в людское стадо,
И там запрыгал в самой гуще.

То жадный жар грозил спалить меня дотла,
То холода волна в крови катилась глухо,
И то давила боль, то грызла, то рвала,
Как крыса злобная, вселившаяся в брюхо.

Пусть от усталости вся плоть изнемогла,
Но боль перевести не позволяет духа.
Я корчусь так и сяк, но до чужого слуха
Ни жалоба моя, ни просьба не дошла.

Чего стесняюсь я? Я знаю - мне помогут,
Но мысль, что в слабости меня увидеть могут,
Закроет мне уста. Я боль превозмогу.
Стараясь никого не повергать в тревогу,
Я гордо думаю, что я могу так много:
Все пальцы искусав, терплю - и ни гу-гу.

Ни женщины, ни слава, ни вино
Не привлекают утомленный взгляд,
Но в зимней тьме горит одно окно,
Неколебимый золотой квадрат.

Тепло, уют, спокойствие и лад
В картине этой слиты заодно,
И оттого, что взгляду не дано
Проникнуть внутрь, - она милей стократ.

Перед окном - сплетение ветвей,
Вдоль черных линий - снежная кайма:
Под гнетом тьмы осевшие дома
Вдруг с шумом огибает снеговей,
Забытое доносит до ума:
Пора идти дорогою своей,
Где беспощадный ветер и зима.

В зачарованных дебрях моей слепоты,
Где в лесу подсознания спят дерева,
Грациозно крадешься и прячешься ты,
И восходят видения, словно трава.

В зачарованных дебрях забыты слова,
Но во мгле там твои расцветают черты.
Как лианы, сплетаются явь и мечты,
И колышутся образы, словно листва.

Я устал, и заснул, и во сне я исчез,
Мне нельзя просыпаться, мне страшно прозреть,
Засевай же мне душу дурманной травой!
Я - видений моих зачарованный лес,
Я заставлю все образы в нем замереть,
Чтобы в нем без помехи встречаться с тобой.

Я лишь с тобою сердцем говорю,
Мне разговоры прочие - докука,
Но тайной речи не придам я звука,
В людскую речь ее не претворю.

Не втуне я в молчании горю,
Не зря безмолвья познана наука:
Мне образ твой - надежная порука,
Что к Радости свой путь я проторю.

Пускай досель я брел по жизни слепо,
Но чувствую - грудные рвутся скрепы.
Разломятся - и изольюсь я весь
Туда, к чему вся жизнь была ступенью,
К предвосхищаемому единенью,
Которое произойдет не здесь.

Всегда у меланхолии во власти -
Я жил, всегда дурачась и шутя;
Испробовав все ухищренья страсти -
Остался целомудрен как дитя;

Порой людей всем сердцем презирая,
Нарочно не обидел никого;
Я в небе ясно видел башни рая,
Но на земле я упустил его.

Всем тем, что только представало глазу,
Я обладать желал вполне и сразу,
От алчности горел и холодел -
И между тем был крайне бескорыстен.
Неприхотливость, горстка старых истин
Да ремесло - вот всё, чем я владел.

Благоговел перед любимой я,
И от волненья ярко щеки рдели,
Но от насмешек не было житья:
Со смехом говорили мне друзья,
Что страсть умней растрачивать в борделе.

Любить безумно, то есть так, как я,
Друзья благоразумно не хотели;
Не знала даже милая моя,
Что из ее пустого бытия
Я высек пламя для земной скудели.

Должно быть, всех счастливей идиот:
Он ведает одну лишь страсть - к еде,
Нажрется - и слюняво забормочет;
Но сердце боль свою не отдает,
И любит ту, которой нет нигде,
И счастья лишь несбыточного хочет.

Она до неприличия юна,
Но не стесняясь порет ахинею,
И я молчу, смущаюсь и бледнею,
Хоть иссекла мне кудри седина.

Премудрость мрачная заключена
В мозгу моем - но что мне делать с нею,
Коль эту бестолковую напею
Мне не поможет обольстить она?

И я шепчу себе: прервать не пробуй
Ту чушь, что мелет милое созданье,
И сделай вывод, верный и простой,
Что красоте не нужен смысл особый,
Она сама - свой смысл и оправданье,
И Ум склоняется пред красотой.

Поклонником меня ты не зови,
Расхожая мне не подходит кличка,
Настойчивость моя - не знак любви,
Она скорее попросту привычка.

Она от жёлчи, что кипит в крови,
Ведь из-под носу упорхнула птичка;
Бесплодна телефонов перекличка,
Но ты не торжествуй и не язви.

Сомненьями и страхами томимый,
Я лишний раз не позвоню любимой,
А ты - давно разгаданный секрет.
И для меня как детская проказа -
Копить твои предлоги для отказа,
С усмешкой слышать радостное <���нет>.

Добро бы ты блюла невинность,
Мне легче было бы, - а то
Я злобных выходок картинность
Сносил неведомо за что.

Надеясь на твою взаимность,
Вливал я воду в решето:
Ты просто холод, просто минус,
Одно холодное ничто.
Теперь окликнешь - я не двинусь,
А не окликнешь - ну и что?

В гармонию телесных линий
Лишь пустота в тебе одета,
Застынешь от такой красы.
Но на душе исчезнет иней,
Достаточно прийти рассвету
В определенные часы.
Тебе ли быть моей святыней?
Увы! Я твоему портрету
Давно пририсовал усы.

Я переплыл бы Геллеспонт ночной,
Преодолел бы все моря на свете
И разрубил бы по дороге сети
Насилья, лжи и подлости земной;

И над зовущей мрачно глубиной
Играл бы я, беспечный, словно дети,
С валами, восстающими стеной.
Я победил бы все моря на свете,
Когда бы знал, что сердцем ты со мной.

Зовет к отплытью водная громада,
Однако плыть мне никуда не надо,
И оттого грызет меня тоска.
Пловца усталого не ждет награда,
Ему не машет с берега рука,
И лишь в твоей природе нет разлада:
Сколь ты красива, столь и жестока.

Ты ни за что не можешь уцепиться,
И в жизни всё - лишь лики пустоты.
Впустую, как законченный тупица,
Свою ошибку ищешь в прошлом ты.

Как будто надо в чем-то ошибиться,
Чтоб вдребезги разбились все мечты.
Хрустят осколки, и тебе не спится -
В лицо не складываются черты.