Василий Ворон - Васильки

Стало то, что привычно – вдруг странным,

Утекая в песок словно кровь.

Вы по миру на ощупь идете.

Вам приснилось что вы – наяву.

То, что жизнью вы гордо зовете,

Я совсем по-другому зову.

Эта истина слишком простая

Чтоб ее, не пугаясь, понять.

…Я как лед на руках ваших таю.

Не держите – прошу вас! – меня.

Я взлечу, уносимый надеждой

И помчусь на рассвет через мглу.

И останется тесной одеждой

Мое тело лежать на полу.

6 мая 2002

Кто-то изнутри

Это вновь произошло, взмыли с веток птицы.

Сердце с ними норовит – бьется, что есть сил.

Заворочался во мне тот, кому не спится,

И пока он там не спит – белый свет не мил.

Он и мне спать не дает – мучает, изводит,

Заставляет меня лезть в этот переплет.

По ночной квартире он вслед за мною бродит.

Мне совсем невмоготу – я ищу блокнот.

Лишь одно лекарство есть успокоить душу

(Вы не трогайте меня, я сейчас больной).

Если я не подчинюсь – он меня задушит,

Этот кто-то изнутри, экзекутор мой.

Я терзаю свой блокнот и перо кусаю.

Ночь мелеет, дождь шуршит, сладкий чай остыл.

Словно жилы на кулак строчки я мотаю —

Я тяну их из себя из последних сил.

Ядом капаю на лист будто змей – из пасти.

Или это только кровь черная моя?

У чернильницы есть дно – к горю или к счастью?

И бумага стерпит все. Хватит ли меня?

Задремал мучитель мой. Только мне не спится.

Закурил бы – вот беда, не курю ведь я.

И, забытый до поры, словно крылья птица,

Расправляет мой блокнот мятые края.

Для кого я написал эту рифмо-повесть?

Может быть, ее прочтет только тишина.

Что-то есть внутри меня. Видно, это Совесть.

Мне теперь не по себе, если спит она.

16 мая 2002

Разбавленное солнце

Прорвались весны отголоски

Сквозь бельма немытых окон.

Две влажных соленых полоски

Терзали лица полигон.

Мне солнце – не ярче лучины,

Земля – как дыра, а не шар.

Болит за решеткой грудины

Прижатая сердцем душа.

Я крылья сложил в миг экстрима —

Их склеила липкая ложь.

Упал я в глазах у любимой

На правды отточенный нож.

Борясь за любовь и за дружбу,

Я душу в боях расплескал.

И сил нет собрать эту лужу.

И смотрит оттуда тоска.

Я лужу души попытался

В граненый стакан собирать.

Но понял, как только проспался:

Мне заново всё начинать.

Я множил пустые попытки,

Но ясно мне стало как снег:

Нет истины в горьком напитке,

Есть истина в личной вине.

Мне выходом стало забвенье,

Блеснули зрачки из-под мглы.

И остановилось мгновенье

На скошенном зубе иглы.

Запутались нервы как стропы,

Звенели, рвались тетивой.

Я вены иллюзией штопал —

Сочащейся черной иглой.

Наверно, я должен вернуться

И вновь попытаться начать.

Мне надо скорее проснуться —

Иначе мне больше не встать.

Мне нужно ни много, ни мало —

Как воздух, как память, как кровь, —

Чтоб верила мне, доверяла,

Избитая мною любовь.

Верни меня, я умоляю!

Мне руку свою протяни.

Я свет твоих глаз ожидаю,

Как аэродрома огни.

Брыкается сердце устало,

Пульсирует дурь в голове.

Я помню, что мне надо мало —

Кусочек Вселенной моей.

Я замер. Я страхом стреножен.

Я много, видать, попросил.

Мурашками бродят по коже

Остатки разрозненных сил.

Мне снится, что я поднимаюсь,

Что пыльные шторы сорвал.

Я маюсь… Я с треском ломаюсь!..

Но я все лежу, как лежал.

Нависла тоска надо мною,

Как будто стеклянный колпак.

Сейчас я дорогу открою,

Сейчас… Я сжимаю кулак…

Зима заглянула в оконце,

Сквозь битые стекла дыша.

Застыла разбавленным солнцем

В замерзшем стакане душа.

25-27 июня 2002

Покинутым скворечням

Говорят, на земле лишь любовь будет вечно.

Только ей будоражить сердца вновь и вновь.

Но подобно скворцам, что бросают скворечни,

Улетает куда-то из сердца любовь.

Ведь весна как ручей снеговой – быстротечна.

Очень редко случается наоборот.

Никому не дано запереть свой скворечник,

Потому что в неволе любовь не живет.

Что останется в сердце, покинутом ею?

Только веры лоскут и осколки надежд.

Не всегда мы любовь бережем и лелеем,

Не меняем на ней обветшалых одежд.

Не держите сердца́ в запустеньи унылом,

Пусть там будет тепло – ведь еще не конец.

Чтоб дождаться весну, пусть отыщутся силы

И вернется опять в ваше сердце скворец.

Пусть меняет любовь словно птица скворечни,

Затевая в сердцах волшебства круговерть.

Ведь доступно любви лишь понятие ВЕЧНО

И совсем не доступно понятие СМЕРТЬ.

19-20 июля 2002

Разговор

Поэту Александру Башлачеву

Я не сплю. Нет, не сплю. И все это не бред.

Я пишу – хоть и нет, вроде, сил —

Потому что стихами к поэту поэт

Обращался всегда на Руси.

Я с тобой не знаком был до этой поры —

Не заметил свечу на ветру.

Я недавно совсем твои песни открыл

И твой голос на лезвиях струн.

Потолкуем, земляк! Нам найдется о чем.

Нереальность беседы – не в счет.

Сядем рядом, Сашок. Пусть мы оба не пьем:

Ты – уже́, а я, видно – еще.

Я, наверное, все до конца не пойму

И не вправе я так донимать.

Не легко на душе и не ясно уму…

Но мне многое нужно понять.

Почему своей кровью ты точку в строке

Сам поставил, вдруг встав на краю?

Ну, зачем колокольчик ты сжал в кулаке?

Ведь они в кулаках не поют!

Ты писал и не верил, что будут и те,

Кто услышит тебя и поймет.

Неужели ты по́нятым быть расхотел,

Не желая пойти через брод?

Пережить равнодушия ты не сумел

Потому что неровно дышал.

Ты от боли кричал, а все думали – пел…

Так рвалась на свободу душа.

Ты рогов дорисованных трогать не стал

На иконе своей все равно.

Почему ты нашел этот выход не там

И за двери вдруг принял окно?!

…Ты поешь мне в ответ о терзаньях своих —

Я кассету кручу взад-вперед,

И надеюсь понять через песни твои

Своей жизни кривой переплет.

Как сорваться с насиженных мест, как с креста,

Чтобы ближнему делом помочь?

Как догнать – но не вплавь! – в море злобы Христа,

Босиком уходящего прочь.

Есть у всех рубежи. У меня – в тридцать три.

Будто умер. С креста уже снят.

Только чудится мне – воскресает внутри

Кто-то лучше и чище меня.

Мне так много всего еще нужно нагнать,

Чтобы чувствовать так же, как ты.

Мне собою самим предстоит еще стать,

Изводя меловые листы.

Вот такой разговор. Ты меня уж прости,

Что я душу бере́дил твою.

Я ищу, как в себе еще сил наскрести,

Чтоб найти снова душу свою.

Я опять сам не свой. Но все это – не бред.

Я пишу, хоть и нет, вроде, сил.