Игорь Верник - Брошенные тексты. Автобиографические записки

18 апреля

Родители никогда ничего от нас не скрывают. На семейных советах, в которых мы с Вадиком и Славой принимаем активное участие, обсуждается все. Наш с Вадиком голос учитывается не всегда, но, по мере взросления, становится все более громким.

Иногда мы становимся свидетелями того, как родители в очередной раз решают, как дотянуть до зарплаты. Это при том, что папа — главный режиссер Литдрамвещания Всесоюзного радио, а мама совмещает три ставки: концертмейстера, педагога в музыкальной школе и преподавателя в детском саду.

Вчера на таком совете мама сказала, что в прошлом месяце вернули деньги в кассу взаимопомощи и уже надо брать опять.

Мама, конечно, дипломат высочайшего уровня. Так гениально выстраивать отношения в семье может только она. Если папа говорит по телефону, мама рядом, с ручкой и бумагой в руке. Она слушает беседу и корректирует разговор. Стремительно пишет свои замечания, показывает папе, тот кивает головой, а мама уже пишет следующую мысль. И так довольно часто. Папа говорит в гостиной по красному телефону с белым диском. Иногда мама участвует в беседе негласно, из спальни. Там голубой телефон, тоже с белым диском. После окончания разговора мама приходит к папе и дает оценку услышанному. И его это не смущает. Это правило их жизни. Все вместе.

В доме всегда уют. Мама потрясающе готовит борщ, жаркое и гречку. На этом ее кулинарные способности и фантазия исчерпываются. Это скучное для нее занятие, она создана для высокого искусства. А папа — гениальный муж. Может, он и догадывается, что в других семьях в кулинарный репертуар входят еще какие-то блюда, и, может быть, даже их много, но каждый раз, как в первый, он с восторгом хвалит мамин борщ и жаркое в горшочках.

22 апреля

Без стеснения папа с мамой используют детский труд. Особенно в очередях. Силы распределяются следующим образом: в одну папа ставит меня, в другую — Вадика, а в третью встает сам. Единственное развлечение, пока в одиночестве стою, упираясь в чей-то угрюмый затылок, — это «охота за мелочью». Я говорю тому, кто стоит за мной, что отойду на минутку, и иду туда, где еще одна бесконечная очередь в кассу. Как-то папа, расплачиваясь, уронил монету, я нагнулся ее поднять и под кабиной кассы в узком темном пространстве увидел несколько монет. Подобрал их, папе отдал его 5 копеек, а остальные — это был мой улов, оставил себе. И теперь каждый раз, когда мы в магазине, я подхожу к кассе, роняю заготовленную заранее копейку и проверяю свой «тайник». Если повезет и уборщица, которая тоже «караулит мелочь», еще не успела вымести ее из-под кабинки с кассиром, то из магазина я ухожу не с пустыми руками. Папа тратит, я «зарабатываю».

25 апреля

10-й класс. Это ужасно. Скоро конец беззаботным веселым дням, прекрасной школьной компании. А главное — конец той неведомой нити, которая последние год-полтора связывала нас всех, роднила.

Жизнь, конечно, манит. Просторы, конечно, огромные. И в шестнадцать лет юношеское сердце преобладает над уже не младенческим рассудком. Но хочется все попробовать, надкусить каждую вишенку и выплюнуть косточки.

Школа останется в памяти, как милый, старый, добрый приятель, которому нес свои «трагедии», свои страсти. Останется школа с повседневностью, с первой любовью и разрывом, с лучшим другом, ссорами и обидами, юмором, теплотой, наивностью, чудачеством… Как знать, будет ли у меня еще такое? Но пока что впереди месяц экзаменов, а потом: мечта, цель, смысл — театр!

Но хватит. Слишком много лирики, пора продолжать соблюдать хронологию. 25 апреля — еще один день из дневника Верника Игоря; года рождения 1963-го, ученика 10-го класса «А» 287-й школы.

День был такой же, как и многие предыдущие. После первого урока сразу в 38-ю комнату на «Петровку 38», названную так в честь нашего классного руководителя Петровой Евгении Васильевны. Миг — и включен проигрыватель, миг — и звучит музыка, миг — и я танцую. Среди своих. На другой перемене встретился с восьмиклассницами: три симпатичные девочки, они часто прячут мой портфель. Однажды мне принесли его, вынув из унитаза. Остроумно. Сегодня он был нанизан на вешалку. Думаю, в школе сейчас трудно найти человека (с 8-го по 10-й класс), который бы не знал имени моего и фамилии. Иногда это приятно, когда какая-нибудь девочка, спускаясь с лестницы, крикнет: «Пока, Игорек!» А иной раз скучно, хочется свежего, нового. Вообще, я в себе замечаю такое свойство — мне нужно чем-то или кем-то поражаться. Иначе жизнь теряет смысл и интерес. А через определенный срок хочется уйти в себя, стать мрачным, чтобы затем с еще большей силой почувствовать прелесть неизведанного.

На уроке математики после 20 замечаний я, наконец, смолк. На химии минут пять искал портфель. На литературе юморил. Домой мы возвращались с Вадиком, провожаемые на некотором от нас расстоянии восьмиклашками. Лейла, кажется, влюблена в меня. Я на одном из танцевальных вечеров увлекся ею. И это дало ей повод, вероятно, думать о чем-то большем. Если так, то мне очень жаль.

26 апреля

Встал чуть позже обычного. Воскресенье. Очень душно. Завтра третий тур в ГИТИСе. Самое серьезное испытание за все время. А у меня дурацкий настрой, что провалюсь. А если нет — победа. Сделаю для этого все, но настроение до обидного не то. Тем более, что в ГИТИС пойду после того, как в школе будем писать 6-часовую работу по литературе.

27 апреля

Как и следовало ожидать, после 6 часов, пока писал сочинение на тему «Как вы понимаете смысл названия комедии А. Грибоедова „Горе от ума“» дико болела голова, чувствовал себя бесформенной лепешкой.

Жара. Четыре часа дня. ГИТИС шумит. Слушает Владимир Андреев, он набирает курс. Иду в третьей десятке. Едва переступил порог аудитории — забилось страшно сердце, во рту пересохло, руки холодные. Ребята, которые наблюдали в окно, говорили потом, что я изменился в лице, так волновался. «Верник Игорь Эмильевич, пожалуйста». Выхожу. «С чего начнете?» «Евгений Евтушенко „Картинка детства“», — говорю. Начинаю читать — и с каждым словом рот все более отказывается подчиняться. Немеют десны, губы как каменные, не двигаются. Караул! Во рту пустыня, мой язык — кактус. Под конец фразы стиха, мне кажется, буквально сливались в один неразборчивый звук. Наконец, последнее слово. Мне предлагают воды. И я скачущей походкой (так я хожу, когда очень волнуюсь или хочу выглядеть выше) подхожу к графину и пью. Возвращаюсь — и я уже другой человек.

Читаю кусок прозы — «Дуэль» Пушкина и Кюхельбекера. Смеются. Читаю басню. Смеются. В общем, я допущен к предконкурсной консультации. Вот так, еще один шаг вперед.