Array Антология - Времени тонкая тень

Стон, звучавший в ушах все время, начал меняться. Теперь явственно различались интонации, на которые могло быть способно только разумное существо. Разок уже было – когда погладил каменную ногу. Он замер. Звуки приближались. Спереди. С юга. Кто-то шел навстречу.

– Ау? – позвал он.

И понял, что видит. На камень легли отсветы. Еле заметные, но набиравшие силу. Желтые. Будто от лампочки накаливания, какие сохранились только по складам и бункерам. Звук приближался. Голос поющего без слов.

По глазам ударило с ослепительной силой. Звезда, сошедшая в подземелье. Хотя всего-то это был дрожащий огонек свечи, укрепленной на островерхой шапке.

– Чорос? Там?

Поющий не удостоил ответом. А Савостину было некуда податься, чтоб хотя бы уступить дорогу, – так непреклонно шел навстречу этот человек в желтом плаще, украшенном живыми цветами. Не видит? А тогда зачем ему свет? Приблизился вплотную, не сбавляя шага, – взметнулся плащ, ударило, взорвалась под ложечкой словно граната, и упал на глаза мрак. Когда поисковик отдышался, было опять темно.

А веревка-то!

Поспешил назад. Теперь греб правой ногой. Там, где стоит пиала, начинается веревка. Без веревки не выбраться… Паника прыгала в ребрах, колотила маленькими кулачками по черепу изнутри. Вдруг ворвалось: а Чорос? Стало стыдно. Пиалы не попадалось. Но на веревку наступил, когда снова увидел отсветы.

Неизвестный сидел на собственных пятках, коленями на мокром песке, и пел. Теперь со словами, но языка Савостин не знал. Кажется, это был язык Чороса. Или похожий. Песня сливалась в двухголосье со стоном, шедшим из статуи. Между поющим и статуей на песке стояла пиала – кажется, та самая. И кувшин.

Как ни странно, пришло облегчение. Железная уверенность: на песке не Чорос, и в статуе стонет не Чорос. Очень уж было несовместимо это пение с повседневным поведением напарника, техника поисковой экспедиции ООН по обезвреживанию ОМП, Чороса Аргымаева. И геофизик подошел ближе:

– Здравствуйте! Hello! Чорос?

Незнакомец опять не удостоил его ни единым движением. Видимо, обряд с пиалой и кувшином был для него самодовлеющ. Савостин ждал. Все как бы исчезало постепенно: мокрая спецов-ка-энцефалитка, тяжелые сапоги, усталые ноги, проблеск света далеко вверху, странный певец, каменная статуя-дерево… Нет, оно-то как раз осталось, оно и было песней, сплетались между собой и со звуками мелодии каменные стволы его, и ноги того, кто был тут со времен незапамятных, и Савостин, его дыхание, взгляд, мысли. Хотел встряхнуться – этак недолго и уснуть стоя, кто его знает, может быть, в свечке на шапке подмешано спайса какого-нибудь… стаффа… чем пахнет-то, обнюхался уже… А там светит звезда, и вокруг нее расходится прана знания и преобразования, но энергию разящую дерево из семени знания на Землю не допустит. Дичь какая! Похоже, проснуться-таки удалось, потому что пришелец совершенно наяву налил из кувшина в пиалу, отпил сам и протянул Савостину не оставляющим сомнения жестом.

Только что ударил, в коридоре, и вот. И вообще – посторонний, сектант, черт те кто.

Хотя будь это Чорос, он бы очень обиделся.

Или его земляк. Почему – черт-те кто? Человек или… дьявол задери, провались все эти условности! Уже провалился. И продолжать? Тьфу.

Решительно преодолел три шага, отделявших его от незнакомца, взял из рук его пиалу и отхлебнул. Очень непривычный вкус, но сладко. Похоже, козье молоко, и что-то еще добавлено. Вернул пиалу, тот плеснул на камень статуи, а потом снял со своей шапки свечку, опустил пиалу на песок и поставил свечку внутрь, прямо в молоко. И, посмотрев на Савостина, сделал жест, также не оставлявший сомнений: иди со мной.

«На миру и смерть красна», – мелькнуло в мозгу. Пропал человек, Чорос пропал – кто, как не люди, поможет его найти? Подземный ход был нескончаем. Некоторую часть его пришлось идти в крутой подъем, против бушующей, бившей в лодыжки воды – у Савостина в сапоги не залилось, а во что обут спутник, он так и не увидел. Под водой были камни. Булыжники. И приходилось в абсолютной темноте, хватаясь за мокрые стены, ощупью ступать по ним, рискуя каждую минуту оскользнуться и грохнуться головой об камни в ледяной поток. Потом спутник сказал что-то предостерегающее и остановился. Вода рокотала – вот теперь водопад был рядом. По ногам било камнями, в лицо летели брызги. На миг подземелье озарилось вспышкой – это провожатый высек искру огнивом. В двух метрах перед путниками колебалась занавесь воды, низвергавшейся откуда-то из-под неизмеримо высокого свода. Он успел увидеть карниз, огибающий чашу водопада по краю.

Достал зажигалку. Если уж не на такую крайность, так на лешего она вообще? Малый в плаще шел невозмутимо, явно зная на ощупь каждую пядь камня. Савостин ступил на мокрый и скользкий карниз. Камни шатались под ногами, огонек дрожал, но он преодолел вслед за плащом метров пять над пропастью, поглощавшей часть воды водопада. За карнизом был такой же идущий в гору подземный ход, как тот, между статуей и водопадом, только сухой. Он окончился в крохотной круглой на ощупь каморке. Рука незнакомца сильно толкнула в плечо – назад и вниз, и Савостин упал. Шорох плаща подсказал, что провожатый лезет куда-то вверх. Мешать ему глупо – только он может вывести отсюда. И Савостин снова щелкнул зажигалкой – да, тот полз по круто наклонному ходу вроде горлышка очень большого кувшина, без всяких ступенек, без веревок, просто на животе по шершавой поверхности. Вот обрез горлышка – мелькнул сильный, почти ослепительный свет – и все, опустилась какая-то крышка, раздалось «пумм!», говорящее о герметичности запора.

Вскочил было с полу, даже крикнул «эй, там», да что уж теперь… Вот это попал!

Некоторое время стоял, прислонясь к стене. В горах, в тайге, у черта на рогах, даже под землей – сам себе хозяин, и потому – помоги себе сам, тогда чья угодно помощь впрок. А под замком? Что можно сделать в каменной клетке, где даже шагу не ступить?

Чороса, видно, тоже в такую же засунули.

А ведь сюда же как-то вошли? Снова в ход пошла зажигалка. Да, вот – заложенный плитой проем. Когда заложили? Почему не увидел и не услышал? Потрогал – больше всего похоже на глину, обожженную глину. Постучал костяшками. Глухо. Как в танке. В полу есть отверстие. Понятно. Из него даже слегка тянет сквозняком. И ничем не пахнет. Тоже вполне вписывается – если здесь такие подземные пустоты. Попробовал одолеть горлышко. Таки да, по шершавому не скользко. Круглая плита закрывает отверстие плотно. Водил и водил пальцами, уже на ощупь. Откололась и с сухим скоком полетела вниз крошка глины. Ну, раз ты крошишься… Пошарил по карманам. Вот и складной ножик.

Намгбу сидел перед светильником и все слышал. Не ушами, конечно. Если смотреть на фитилек точно в том месте, где начинается пламя, где невидимая часть пламени переходит в видимую, то начинаешь чувствовать эхо того, что чувствует дух поглотителя. Этому он учился много лет подряд. Сроки истекали, исчисленное звездами подходило к концу. Который должен стать новым началом, ибо истинной, совершенной пустоты нет в мире вещей – конец пребывания в одном воплощении есть новое воплощение. Одиннадцать тысяч дней пребывания в потоке силы, лепящей твердь из пустоты, за каждое пролитие живой крови. Выдержать боль, рождаемую столь мощным усилием растяжения, можно только обладая каменным телом и не обладая сердцем, о чем позаботились те, кто направляет ход зерен тепла и света. Можно смягчить эту боль вестью грядущего освобождения – возлиянием напитка из молока и меда, настоянного на первых ростках шамбалы. Ежедневно он носил поглотителю этот напиток. Возливал его с пением мантры призывания на землю праведности. В нынешнем своем воплощении он отмолил уже три пролития живой крови, а до того делал это же, находясь в другом теле.