Александра Окатова - Каиновы сказки. Премия им. А. А. Блока

Морозно дыша в меха,
ласково гнулась от смеха.
– Мой милый, какая потеха:
мужская стезя – везде нелегка!
Ты посмотри ввысь!
(Зрачок блеснул, как звезда)
Звёзды огнём зажглись,
и каждая – влюблена.
Огромен небесный свод.
Пасет мириады звёзд
месяц, любовью богат…
И никого вокруг.
Но приглядись, друг:
даже месяц – рогат!

Молчанье – жженье языка о нёбо.
– Я – скульптор… – уронил безрукий.
– Художник, – выдавил слепой,
и оба в глухом угадали
властителя звуков.

Безрукий шептал в горячке:
– Зачем мне руки?
Могу губами и языком
касанием длинным
из глины —
тело гордячки
с повадками лани,
создать.
Да хоть коленом.
А не достану,
так членом.
И, холодея,
глина твердеет.
– О, Галатея!

Слепой художник, гладя
товарища плечо без продолженья,
сказал: – А я не глядя,
могу любое отраженье
любой души
на полотне создать.
Мне видно всё.
До чёрточки.
Сердцем моим,
чёртовым.
А тот, который не слышал —
молчал.
Он слушал —
кожей, мозгом, кровью,
он пел – сомнением, любовью, болью.
Он думал: «Я внутри себя звучу,
а, следовательно, существую,
мелодией взлетаю,
воспарив, лечу.
Я музыку могу —
любую».

Нет у меня волшебного напитка,
чудесный жезл в руках я не держу.
Наивна с виду и чиста моя улыбка.
(Ты помнишь, как я от любви дрожу?)

Да, я нарочно улыбнусь мужчинам,
расправив плечи, мимо них пройду,
пока их взгляды прожигают спину,
я вызывающе бедром качну.

Мужчины превращаются в свиней?
Их лица – отраженье жадности моей?
Да, я – худшая свинья.
Бесстыдная и жадная – Цирцея.
Но мой любимый вовсе не таков:
он лучше всех людей и выше всех богов.
О, мой любимый так прекрасен,
так нежен и возвышен, что не опасен
ему проклятый дар мой.
Спешу к любимому я прикоснуться
и… чувствую щетину под рукой!

– Это комплекс Арахны: падают волосы,
тело высохло, потеря голоса.
Мне все ясно, – каркает призрак врача —
Господи, рука-то как горяча,
(наклоняет лысую голову)
вот это бред, это здорово…
– Ты говоришь, что я тебя связала,
связала по рукам и по ногам,
и даже сердце я без жалости
опутала тончайшей паутиной…
Ты двинуться не можешь, повернуться,
не чувствуя легчайшего прикосновенья…
Ты так и хочешь снять меня с лица,
смахнуть, убрать, освободиться,
а я опутываю снова и плету, тяну к себе,
наматывая плавно, собирая в сердце…
Концы сети – в глазах и уголках губ…
Мне помогает солнце,
связывая нити —
ну как тебе освободиться,
если даже дом твой напоминает обо мне,
и зеркала твои в тоске мечтают,
чтобы в них могла я отразиться,
мечтают о моей улыбке и глазах…
И окна дома деревенского хранят
воспоминанья обо мне,
и легкого прикосновенья моих рук
во веки не забудут даже стружки,
струившиеся по земле,
хотя им скоро пеплом стать в огне…
Но даже пеплом став, они не позабудут
моей любви к тебе…
Тебе напомнят обо мне осины,
дрожащие в потоках ветерка,
и лебеди, змеиные сгибающие шеи,
карьер песчаный,
та звезда,
следившая за нами,
заглядывая в окна терема…
Река, придавленная каменным мостом…
Крик электрички и вечерняя толпа,
и переполненный вагон метро,
и дверь твоя, меня впускавшая…
Я, паучиха, узор соткавшая…
И боги накажут меня за него…

Она надеется и ждёт,
и терпит, и виновных не порочит,
она согреет мир, растопит лёд,
и веру в лучшее упрочит.

Покроет всё и всё простит,
не упрекнёт и не осудит,
и золотом фальшивым не прельстит,
и гнев неправедный остудит.

Она так бесконечно далека,
она так беззащитна, так нелепа.
Любовь к созвездиям? Любовь к богам?
– Любовь к другому человеку.

Родятся и исчезнут племена,
прервётся связь времён, как паутина,
забудутся пророков имена,
и лишь любовь пребудет вечной и единой.

Позолотила края облаков розовоперстая Эос,
мчится навстречу ей вихрем Ирида.
Быстро скользят по дуге разноцветные кони —
кончился дождь над морскою границей.
На берегу собрались герои и боги —
важных событий они ожидают:
будет сегодня нимфа Фетида
отдана Посейдоном герою в жены.

Гордый, как кочет, царь Пелей выступает,
поручи золотом красным червонным сияют,
поножи чресла его облегают,
блестя серебром и зарю затмевая.
Замуж не хочет Фетида, дочь кентавра Хирона,
не желает она подчиниться простому герою.
Хочет убить героя гордячка,
не слушает нимфа Посейдона…

На берегу пред горами седыми
разбили чертог для священного действа.
Чудный узор тот чертог покрывает —
выткала этот узор на погибель свою, Арахна.
Боги спустились по радуге с неба.
Расселись. В центре Зевс и суровая Гера.
Нет, не сошли с запястий Геры следы от цепей,
заковал её в них Гефест – по приказу Зевеса.

Все боги здесь, одесную Зевеса: Аполлон с Афродитой —
вроде, брат и сестра, а милуются словно супруги.
Рядом стоит Афина, ревниво обнимает её Артемида.
Смотрит на них Гермес хитроумный,
и хромой Гефест за спины их прячется —
страшится он гнева обиженной Геры.
Все боги хотят поучаствовать в свадьбе
Пелея с Фетидой – только она замышляет другое…

Вышел Пелей и хозяйской рукою
нагло приобнял строптивую нимфу.
Боги, перебивая друг друга, кричат Пелею:
– Обними её крепче – и будет она твоею!
Рвётся из крепких объятий Фетида,
то в волну, то в вулкан превращаясь,
то гадом морским извиваясь в руках героя —
но напрасно тщится убить его грозная нимфа.

Крепче крепкого держит Пелей Фетиду!
Нежно её обнимает. Ласкает.
Главное – удержать, не разомкнув объятий!
И постепенно гаснет гнев рыбьехвостой нимфы,
и вот она уже в губы героя целует,
забыла уже, что убить героя хотела…

Каждая женщина хочет игрою,
как прекрасная нимфа, – покорить своего героя.
И каждый мужчина – укрощает свою Фетиду.

Слова там пустой звук.
Стихи там пустой слог.
Там волком глядит друг.
Там ветер надежд слёг.

В глазах там ножа блеск,
там голос сорвётся на вой.
Там волн безразличен плеск,
особенно над головой.

Теперь меня зовут лесной колдуньей,
сама едва ли помню, как меня зовут…
И холодом по коридорам замка веет.
На крики мои слуги не придут.