Вадим Шарыгин - Высокая пропасть

В лёгких заглохших дела наши плохи!

Сад – на пути у кромешного жара,

Ком подступает, как к горлу, к забору!

Ишь, раскачался ботаник поджарый,

Стойко плетётся куда-то, к базару —

Длинным, воняющим мясом прилавкам,

Тень подступает, ком комкает сроки:

Смерть кафедральным, анафема кафкам!

Сметь не поддаться толпе, будем строги

В наши последнего сада минуты!

Пришлых, не прошенных, скомканных встретим —

Убранным кофе – над кромкою смуты

Сад наш виднеется утречком этим.

8.

Наш сад поднебесный, который

Последний рубеж обороны.

Вокруг – пламенеют моторы,

Стрелки – выстрел в спину коронный,

Арена, шатёр декораций,

Глазастая дурь экстремалов…

И в голос молчащий Горацио,

И Господа Гамлету мало!

Четыре стены, одеяло,

Ограда могилы, альбомы —

Последний рубеж, обуяла

Вселенская дрожь и ведомы

В рай дудочкой, к самому краю —

Прожорливой бездне жаркое!

Сам дудочник наш, умирая,

Не знает что это такое…

В бегах мир. Побеги, да корни.

Мы, за руки взявшись, прикроем…

Стоим, до конца не покорны,

Корниловским каменным строем!

Наш сад – это наше земное —

Небесной земли уголочек.

Эй там, кто остался, за мною,

Сражайтесь, без проволочек,

За небо, за жизнь – не такую

Как эта, здесь боги убоги!

Плакучею ивой тоскую

О небе высокой дороги.

9.

С чего-то же можно начать

этот звёздный, неслыханной благости сад в вышине?

С полуночной светлости взгляда в погасшем окне;

С сухого бокала вина, оживившем рубины столетий;

Теряющих розовость роз восходящие плети…

С легчайшей, безумно далёкой, с нечаянной и одинокой

повадкой летать – скорых пташек.

Смеющийся мелом: на клятвах, молитвах, знамёнах, заборах, – всевидящий Гашек —

Раскрыт на странице, пусть кажется, двадцать второй…

С того ли начать, что, вот так, насовсем, навсегда – ни при чём:

к миллиардам напрасных людей, к мириадам их дел и событий —

сад с видом на небо – любите, любите, любите, —

цветущей вселенской июньской порой!

Наш сад с не заплаканной прелестью… Где, в дымке талой

Начало безвременных необозримых седин?

Лишь сердцем на дне тишины моя жизнь разгадала

Размах одиночества, с грустью в обнимку сидим

В сгустившейся ночи – под куполом цирка, где грозди

Наклеенных звёзд, где с придуманных с горя богов

Сошла облицовка: «Не трогайте верящих, бросьте,

Под куполом ночи останется шелест шагов».

С кого-то же можно спросить

за несчастное счастье? —Не надо!

Пусты небеса. Просто некому там на вопрос отвечать.

Безмолвие. Ни дуновения в веточках ветхого сада,

Сургуч раскалённой тоски на губах и твердеет печать.

10.

Переливаясь, будто каменный фонтан,

Горючей массой обомлевшего покоя,

Июньский облик дня, вот здесь, везде, вон там —

Свершает вычурность старинного покроя.

Стеснённый строем «марширующихся» толп,

Ты есть, мой дорогой приют комедиантов,

Восставшей грусти придорожный столб,

Глоток росы для пересохших горл атлантов, —

Наш, притулившийся к заре клочок чудес —

В глубинах страстной отрешённости найдёте:

И, задыхаясь в смертный час, в сознанье без,

Вдруг, тёплая, как кровь в разбившемся полёте, —

Предстанет тайна грандиозной простоты:

Заглохших миллиарды душ не ждут на небе!

Церковников многопудовые кресты

И слизь безумия в расплывшейся амебе…

Есть только рукотворный сад. Наш, чей-то, твой.

Для каждого, кто сердцем против – жизни этой!

Там шелестят ещё не сброшенной листвой

Две яблони, на смерть сроднившихся с планетой.

Там тени прошлого и света полумрак,

Там живы все, кого ещё не схоронили.

Там гуттаперчевый таится враг

И страх из плюша с лёгкостью ванили.

Ну, здравствуй царство рукодельное моё,

Пусть никогда, пусть человечества не будет!

Взахлёб допьём наплаканное бытиё

И будет с нас! Сад нас, затеяв сон, не будит.

-На все четыре сразу стороны, вперёд,

Пространства общего посмертного не ждите!

Сегодня тайной поделиться мой черёд

О том, как насмерть кормит сладостью кондитер!

В саду времён тоска травою заросла:

Где бой часов, где тяжесть стрелок циферблата!

Бокал с дождём. Послышалась, как всплеск весла,

Жизнь лёгкая, предчувствием богата.

P.S.

Наш сон с раскрытыми глазами ароматен.

Шафрана шлейф, прибоя ширь, тень лани, лени луговой,

Сад, ветер, кронами качнул, как будто головой городовой;

Москва-река, впадая в море сна Невой,

Полным-полна согретых сердцем пятен.

Как быстро счастье промелькнуло по дорожке,

В разгаре утра, жизни, лета, лилий!

Сомнение… Вздымать бы в небо по-дороже —

Пылинки правды, вы о том меня молили?

Наш сад, с распахнутыми настежь, легковерен —

Глазами нашими – застанем мы друг друга

И что увидим там, в глубинах бездыханных?

Каких пустынь навеянных в барханы,

Каких чудес пригрезится дерюга,

Каких в бессмертье оседающих царевен…

Ещё мы живы, живы ли, навечно,

Сад, трясогузка, хвостиком, беспечно,

Шпиль кирхи в грудь иль штиль остроконечный…

Без дела, друг, проснуться, вдруг, в саду цветистом

Художником поэзии, артистом…

И ни при чём быть ко всему, ко всем,

кто свят и проклят, беден кто, богат…

Иль бить в баклуши так, как бьют в набат:

Ладони в кровь об неба чугунину!

Пускай гончар, замешивая глину

для новых форм, для плошек и горшков,

вдруг, остановит круг,

как кровью будущей подружек и дружков,

обмоет руки влагой родника…

Ещё мы живы,

Сад виднеется пока.

Восставший шёпот ввысь

И на века:

– Сотри, Вселенная, людскую жизнь,

с лица земли, скорей и навсегда!

Сухая плачется вода…

Смети – хороших и плохих —

Всех нас, смети, всех без отбора!

На смерть живущие приветствуют, Вселенная, тебя

на паперти сгоревшего Собора!

Дельфины, птицы, хищников оскалы —

любые, пусть останутся – не люди.

Душа, ценою жизни, жизнь искала…

Вам, дальний мой читатель, без прелюдий

Скажу: ужаснее во всех Вселенных нет,

чем, вдавленный в песок иль в камень,

ботинка «человечнейшего» след!

Наш сад.

Покой предгрозовой.

Живу, как бог, еле живой.

И в глубине усталых глаз

Когда-нибудь в последний раз:

Ночь, бродят яблони и бредят лилии, и брендит бересклет.

Есть вещий сад и сад вещей, где сдохнет человек, сойдёт на нет,

Под куполом смешного Шапито

с наклеенным мерцанием вселенским,

где шут гороховый – над мёртвым Ленским —

арены зрелища тьма тьмущих лет.

2020

Цветаева

Я скажу, как с размаха пощёчиной,