Ксения Лесневская - От северного вокзала до весны. Городская лирика

Мчавшись в область по утру.

Когда хочется странствовать с бреда,

На трамвай у немого пруда

Я сажусь и куда-нибудь еду.

Просто так. Ни за чем, никуда.

Без билета в нём сидя иль стоя,

Без забот, без тяжёлых тюков.

Поискать ещё, думаю, стоит

Обалдуев таких, дураков.

Рядом дремлет учёный, трудяга,

Семьянин и его карапуз.

Ну а ты – ты бездельник, бродяга:

Руки в брюки, не дуешь в свой ус.

В незатейливой щемишься позе.

Чёрный город пусть песню поёт.

Фонарями, как азбукой Морзе,

Координаты свои раздаёт.

И свобода внутри, заиграя,

В образ вклинит беспечных штрихов.

Докатиться б до вешнего края

И, важней что, до новых стихов.

Где ты, наша весна нулевая,

На притихнувшем стыке веков?

Те же старые песни трамвая

На Тверской и клубы облаков.

Вроде та же стен выцветших гнилость.

Где ты, юность с безумным лицом?

Вместе с детством моим притаилась

За бульварным неспящим кольцом?

Разлетелись на шару по шару

Все знакомые – дети вчера.

Барды Цоем затёрли гитару,

Спят былые в гробах фраера.

Бородатые бывшие панки

На работу с портфелем спешат.

Кто-то спился, кто лезет под танки

На границе, фронтами зажат.

Хорошо ль быть последним, иль плохо?

Доживая короткий свой срок,

Умолкает лихая эпоха,

Как в кассете зажёванный рок.

Промзоны – лет советских свалки,

Не сменен сей репертуар.

Пройдусь бездельницей вразвалку,

Найду заплёванный бульвар.

Присяду там, а город всюду

Коптит невидимой трубой.

Как мне забыть вас? Не забуду,

Дворы с печальною судьбой.

Здесь с однокашником любили

Мы по жестянкам пострелять.

Мы жили бедно. Страшно жили,

Но вы, дворы, – мне дом и мать.

Вы мне открыли в даль дороги.

По вам, где лесополоса,

Я, как трамвай, лосиным рогом

Брела упёршись в небеса.

И всё мечтала неустанно,

Мечтала юно и легко:

От вас в безвестные туманы

Сбежать однажды далеко.

Жить где-то, серость не мурыжа,

Быть в дальнем странстве удалом.

Сейчас же думаю, как ближе

К вам стать, чтоб вспомнить о былом.

Во всё, что сталось, окунуться

И, перервав свой длинный путь,

Кого найти, к кому вернуться,

Кого молчаньем помянуть.

Подъезд косой, спит лестница в нём куце,

Стою, билетик комкаю в руке.

Пойти, что ль, по округе прошвырнуться –

Нечёсаной, неспящей, налегке.

Сама себе подруга и соратница,

Сама себе шутиха, арлекин.

У местных алкашей вторая пятница –

Осколки затрещали у витрин.

Коты орут, и дети, и водители,

И грач передаёт привет грачу.

Услышьте их, небесные святители,

Пока за всех стоически молчу.

Дом клубится густой канителью,

Старым бытом и горем пропах.

Не продышишь, ей-богу, дурнею,

Хоть и ставни давно нараспах.

Душно, где бы была я и где бы

Ни была в забытье пустоты.

Мне бы форточку. Форточку в небо,

А за ней – голубые цветы.

А за ней – неземную поляну,

А за ней – заливные луга,

И тогда я вздохну, я воспряну,

И тогда я устрою бега

За самою собой. Не спасую.

Память дней сняв, как чью-то броню,

И тогда свою жизнь я босую

По небесной траве догоню.

В стране остановилось время.

Я ни приехала б куда,

Дымят от неба и до земи

Панельным прошлым города.

Дома стоят того же типа,

Как в моём стареньком дворе.

С угла знакомой галкой липа,

С белёсой краской на коре.

Подъезды родные косые –

Не отличишь, гляди в упор.

И кажется, что вся Россия –

Один огромный старый двор.

Обшарпанный двор девяностых,

Где все на «эй» и все на «ты».

И только солнечные вёсны

Осветят серость бедноты.

Пионерский заброшенный лагерь.

Спит в иголках фонтан подо мхом,

Облупились железные флаги,

Поросли корпуса лопухом,

Разлеглись по земле кирпичами.

Травы семя посеют в стене.

Разлетелось тряпьём, кумачами

Знамя красным старьём по стране.

По аллее к просевшей столовой

Лес на свой прорастает манер.

Постаментом в аллее сосновой

Дует в горн без ноги пионер.

Он такой же, как я, здесь ненужный.

Птицы дикой вечерней галдят.

Что ж ты, брат мой, ветрами контужный,

Где девался твой бравый отряд?

Порассыпался ворохом пыли?

Детства кончилась хрупкая ось?

Я не знаю, но мне говорили,

Что в Союзе неплохо жилось.

Ходят в мире ещё пионеры,

Постаменты – такие, как ты.

Нет, не призраки, не лицемеры,

Просто дети эпохи, мечты.

Потерявшись в миру, словно тени,

Потерявшие старую мать.

Ну а мне любо здесь, в запустенье,

Что со мной не стряслось вспоминать.

Вот дом, вот двор. Здесь прожил двадцать лет

Мятежный дух мой детский и колючий.

Подъезды, сад, гараж, за ним кювет,

Всё там же кошки белые мяучат.

Эпохи прошлой скошенный фасад

Разбитый и обшарпанные виды.

Кирпич столетний, буро-полосат

Под пылью, как под времени эгидой.

Всё тот же знак «пацифик» на стене,

Чуть посветлел на бойлерной, но всё же

Остался жив, чтобы напомнить мне

О том, чтоб я не выцветала тоже.

Сосед немой, что с детства мне знаком,

Как раньше неизменно брови хмурит,

Выходит из подъезда босиком

И долго очень курит, курит, курит.

Он отсидел, вернулся и опять

Коптил, смолил размеренно, тягуче.

Казалось мне, что вот, ни дать ни взять,

Из-за него над полем вечно тучи.

Сонность, огни электрички,

Старый потёртый рюкзак.

Может, всё то с непривычки

Жить по-людски, или так

Просто, любя переезды,

Грызть путеводную нить,

Чтобы не серость подъезда,

Чтобы на месте не гнить.

Спит контролёр у окошка,

Рядом охранник уснул.

Месяц запрыгнет, как кошка,

В окна вагона и в гул

Тамбуров грязных и пьяных,

В них и утонет, поди,

Сбросит небесные раны –

Те, что давно позади.

Как позади мегаполис,

Каша людская мала,

Южный ли северный полюс,

Где я себя не нашла.

Что не храним – не имеем,

Как быстрый фон из окон.

Сквозь стук колёс хитрым змеем

К мыслям запятился сон.

Худы ли, добры делишки,

С смеха ли, с горя рычи,

Всюду один городишка

Снится мне в стылой ночи.

Жёлтой неясною тенью,

Словно бы верно любя,

Там для святого спасенья

Я позабыла себя.