Уильям Йейтс - Ирландский поэтарх

Был конец лета, мы рядом сидели,
с подругой, моей женщиной желанной
и о стихах часами рассуждали,
но мысль казалась нам мгновенной.
Мы расстегнулись, нашли свою нить,
раскрыли душу, но без восторга.
Лучше камни бить, или кухню мыть,
чем проникнуть в сущность мозга.
В палящий зной, в любую погоду,
произносить сладострастные звуки,
усердно работать на всех и в угоду,
слыть бездельником, нет худшей муки.
Банкир, учитель и священник,
вслед за ними и красивая девица,
ради неё встаём мы на колени,
слушать голос её сладкий, низкий.
Она знает, что значит Женщиной родиться,
хоть это в школе и не преподают,
чтоб быть красивой надобно трудиться,
нет ничего прекраснее, чем труд.
И в этом я, клянусь Адамом!
Об этом знает усердный ученик.
Прекрасное нам не даётся даром,
как ни листай цитаты старых книг.
Это казалось нам праздным делом.
Мы сидели молча во имя любви
и смотрели, как на небе то и дело,
дневного света угасали угольки.
В зеленоватой небесной сини,
дрожала в раковине утомлённая Луна,
день умирал, как угольки в камине
и рвали звезды дни, года на времена.
Я думал о тебе всегда, как ты прекрасна.
Нам не хватало с тобой всё время счастья.
Любил тебя я архаично и сполна,
устало сердце, осталась бледная луна.

O HEART, be at peace, because
Nor knave nor dolt can break
What’s not for their applause,
Being for a woman’s sake.
Enough if the work has seemed,
So did she your strength renew,
A dream that a lion had dreamed
Till the wilderness cried aloud,
A secret between you two,
Between the proud and the proud.
What, still you would have their praise!
But here’s a haughtier text,
The labyrinth of her days
That her own strangeness perplexed;
And how what her dreaming gave
Earned slander, ingratitude,
From self-same dolt and knave;
Aye, and worse wrong than these.
Yet she, singing upon her road,
Half lion, half child, is at peace.

Не изменит мошенник и болван
в спокойном сердце мои ритмы.
Под аплодисменты я буду вам,
за женственность готовить рифмы.
Ты обновишь энергию в себе,
тогда и буду я спокоен.
Если вдруг приснится лев тебе,
мой крик в пустыне будет воем.
Меж двух гордынь секретный тест.
За что, еще я вас бы похвалил.
Но вот ещё надменный текст,
тех дней, как странный лабиринт.
Клевета неблагодарная, любая.
И даже та, что вам дала мечта.
Скажу я от себя болвана-негодяя,
что это заслуженная клевета.
Её песня недостойная хвала,
на всём пути её дороги.
Дитя наполовину и половина Льва,
пребывают в мире и покое.

I CALL on those that call me son,
Grandson, or great-grandson,
On uncles, aunts, great-uncles or great-aunts,
To judge what I have done.
Have I, that put it into words,
Spoilt what old loins have sent?
Eyes spiritualised by death can judge,
I cannot, but I am not content.
He that in Sligo at Drumcliff
Set up the old stone Cross,
That red-headed rector in County Down,
A good man on a horse,
Sandymount Corbets, that notable man
Old William Pollexfen,
The smuggler Middleton, Butlers far back,
Half legendary men.
Infirm and aged I might stay
In some good company,
I who have always hated work,
Smiling at the sea,
Or demonstrate in my own life
What Robert Browning meant
By an old hunter talking with Gods;