Леонид Юдников - Творцы

Своей фамилии достоин
Он, как Царь-колокол набат,
Увечный, но надежный воин,
Преодолел себя. Виват!

Он в живопись вгрызается зубами,
Но так, что и рукой не сотворить.
От умиленья ж, Господи, избави,
Не порвалась бы только чудо-нить,

Та тонкая, бесплотная почти что,
Связующая холст с его душой.
А жить на свете все же хорошо,
Когда из этой жизни что-то вышло!

И это что-то целый мир вместило:
Картоны, акварели и холсты.
И, как с икон, с картин исходит сила
Духовной несравненной высоты.

Елена Николаевна Распутько,
Как чувствующий тонко пианист,
Этюд Шопена исполняла, будто
Срывалось сердце с горной кручи вниз,

И воспаряло в небо для полёта,
За музыкой великою стремясь.
Душой играла, сердцем, не по нотам,
Ответную в сердцах рождая страсть.

И зал каминный взорван криком – Браво!
Такого грома не слыхал музей.
Играла пианистка не для славы,
Играла кровью сердца для друзей!

Этюд Шопена в память Корбакова —
Бурлящая, волнующая страсть,
Которую нельзя измерить, словом,
Она в волшебных звуках пролилась.

Картины Корбакова
На улицах висят,
Размера вот та-ко-го —
Во весь фасад [8] На фасаде дома № 25 по улице Благовещенской вывешена увеличенная фотокопия пейзажа народного художника В. Н. Корбакова «Над рекой» (6 × 10 м). .

Из далека увидишь
И разглядишь пейзаж,
Возникший здесь, как Китеж,
Как сказочный мираж.

Прохожий тут – и зритель,
И критик, и собрат,
Ему, уж извините,
Красиво не соврать.

Оценит и похвалит.
И вынесет вердикт
Какой-нибудь охальник,
Картину повредит.

А Харабарин Саша
Освоил местный паб:
Одна другой там краше
Десяток голых баб

Его бесстыжей кисти —
По всей стене сюжет.
Пьешь пиво тут и мыслишь
Себя средь них уже.

Я в музыкальной школе
Картины разместил,
И в этом сею поле,
Покуда хватит сил.

Даешь искусство в массы
Из скучных галерей:
В цеха, больницы, классы,
На вернисаж аллей!

О, передвижник новый,
Неси в народ холсты,
И вслед за Корбаковым
Народным станешь ты.

Фамилия звучит, как песня,
У Белозерцева Игната.
В подлодочном пространстве тесном
Стихи он сочинял когда-то,

Стихи прекрасные о Флоте,
Я лучше не читал, – признаюсь.
И на щемящей сердца ноте
Звучит его строфа резная

О вологодских маслоделах,
О вологодских кружевах,
О земляках прямых и смелых
В простых и искренних словах.

Но в простоте той с виду вроде
Такая светит глубина,
Какую только лишь подводник
Способен покорить сполна.

Богатым быть и жить престижно —
Вот жизни нынешней девиз.
Не этим жил Олег Кулижников,
Искусству посвящая жизнь.

Он был моложе и талантливей
Своих друзей, морских бродяг,
И в сердце, как корабль на гафеле,
Нес красоты вселенской флаг!

«Есть только миг…» – тогда мы пели,
Он был от молодости пьян,
И мы весь мир обнять хотели,
Идя сквозь бурю и туман.

Но, как судьба несправедлива —
Его уж больше с нами нет.
Жизнь, словно миг один счастливый,
Промчалась, лишь остался след.

И этот след на много лет —
Его прекрасные картины,
В них свет души струится дивный,
Душа бессмертна, смерти нет!

Вдова в печали безутешной,
Пьют на помин души друзья.
А я стихи слагаю, грешный,
И слов с вином вкушаю яд.

Мы все в подлунном мире смертны.
Жизнь – это только яркий миг.
И саван на себя примерьте,
Чтобы грехи молитвой смыть.

Господь достойных призывает
Для жизни вечной и святой.
И мы там встретимся, я знаю.
Но крикнуть хочется: «Постой!»

Далекое и близкое
Прошло и в лету кануло.
Корабль по курсу рыскает,
Теряясь за туманами.

Три пуда соли съедено,
И паруса потрепаны
В дорогах неизведанных
По Азиям, Европам ли.

Далекое и близкое,
Как старая мелодия,
Вернется новой выставкой,
Чтоб зазвучать сегодня, и

Опять позвать в дорогу
С этюдником походным
Творить и слава Богу,
Что есть еще сегодня

Художники-романтики,
Как Александр Рябков.
Свой мир он дарит нам с руки
Изящно и легко.

Художник не профессия —
Пожизненный диагноз.
Легко срываться с места и
Душе устроить праздник.

Далекое и близкое.
Над жизненной рутиной
Достойным обелиском
Останутся картины.

Дом, деревянный, исторический,
В полкилометре от кремля,
Живет в нем много лет стоически
Фотохудожник, недремля́.

Не может ни на миг расслабиться
Ни темной ночью и ни днем:
Хотят давно участок слапать сей,
Спалить подгнивший дом огнем.

Его соседи тихо съехали,
Чтобы в поджоге не сгореть.
И поджигали не для смеха ведь,
А он презрел и страх, и смерть.

Он сросся с деревянным зодчеством,
И старый дом в него пророс.
Васильич – так его по отчеству,
В глазах стоит немой вопрос:

«Когда наш дом отреставрируют,