Татьяна Левченко - Конец Земли

Звоните все колокола!
И вдруг – замолкните все разом! —
Минута Памяти пришла.
Той Памяти, что в горле – спазмом!

Нет этой Памяти светлей,
И нет ужасней во Вселенной:
В ней миллионы всех смертей
Вздымаются толпой нетленной!

Пусть будет в мире тишина:
Минута Памяти настала.
Она в сердца к нам снизошла,
Богиней Скорби, с пьедестала.

Сердца, как колокольный звон,
Стучат в груди детей и дедов.
Великой Памяти закон
Вступает в силу в День Победы.

На Митридате, мрачно отдалённый,
Заброшенный, загаженный, пустой,
Войны осколок – старый дот бетонный —
Зарыл свои глазницы в травостой.

Косится хмуро он на мирный город,
Неся собой напоминание ему
О той поре, когда он, в спеси гордой,
Владычествовал – в прошлую войну.

Толсты его исписанные стены,
Следы гранатных взрывов он хранит,
Угрюмый, в одиночестве надменном,
Но никому не страшный монолит.

Пред его взором город возрождённый
Живёт бурливой мирной суетой.
А он, непобедимый, – побеждённый,
Заброшенный, загаженный, пустой.

А за его спиной, лицом к восходу,
Лицом к проливу, прямо в солнца диск
Стрелой вознёсся памятник народный —
Мечом, войну пресёкшим, – Обелиск.

А рядом полыхает над вершиной
Огонь народной памяти о том,
Чтоб никогда глазницы не ожили
В бетонном этом логове пустом.

Настала осень. В пёстрое кашне
Рядит октябрь растительность лесную.
Затихло всё. И в этой тишине
Поют о чём-то снайперские пули.

Последний лист с деревьев облетел.
Все реки льдом покрылись и уснули.
И, в поисках горячих чьих-то тел,
Поют о чём-то снайперские пули.

Придёт весна, распустятся цветы
Там, где войска бои уже свернули.
Но не воскреснут те из немоты,
В ком замолчали снайперские пули.

Звучит всё отдалённей канонада
За плотною завесою годов.
Вновь надевают ветераны для парада
Сияние военных орденов.

Не лечит время памяти их раны,
Хоть слышат они мира тишину.
И вечно будут видеть ветераны
В тревожных снах минувшую войну.

И пусть звучит всё глуше гул сражений
За плотною завесою годов,
Но с каждым годом строже и священней
Сияние военных орденов.

С давних лет я спорила с этими строками мысленно. И уверена, что права: павшим тоже нужна наша память. Но не только торжественно-красивые слова. Телами павшие, остаются они навечно живы – с живыми. Живы Памятью их, а не речами лживыми.
Если Память слабеет, – для живых неприметно, – павшие сразу чувствуют это, становясь слабее в поддержке поколенью грядущему. Они видят в беспамятстве угрозу будущему. Угрозу разброда, исчезновения тех, кто вместе – в веках. И тогда – не мистика, не наваждение – приходит страх…

Я боюсь спускаться в каменоломни Аджимушкая. Боюсь. И этого не скрываю. Боюсь, что тех, кого – помним – встречу там. И узнаю…
Время взорвётся за моею спиною… время взорвётся – и я останусь в сороковых… в каменоломнях…
И надо будет ответ держать, под взглядами, что страшней направленного оружия:
– Зачем ты здесь, утерявшая Память? Что тебе нужно?
– Мы помним вас! Помним всех поимённо! – под сводами закопченными излишний пафос прозвучит похоронно.
– Помните? А в чём она – память ваша? В этих красивых словах? В оскорблённых могилах павших? В том, что там – наверху и в будущем – воплотили в камне наш прах, и сами же камень тот рушите?
Что сказать? Да и смею ли я отвечать, коль уже озираюсь растерянно, в поисках выхода: через Время, сквозь камень – бежать! Пока дорога к себе не потеряна. Чтоб не видеть, не слышать, не испытать – никогда, никогда!
А вослед – единый, слившийся взгляд, осуждающий и слова:
– Да что ещё тут рассуждать… Пойдёмте, товарищи!
А вослед – ручонки с пальчиками тоненькими, как спички и, губами, спёкшимися от жажды, шёпот:
– Ты принесла водички… правда?…
……………………………………………………
Я боюсь спускаться в каменоломни.
Боюсь.
Это – страх. Это – стыд. Это – совесть горячей волною, а не трусости гнусь.

Я боюсь отдыхать на пляжах Эльтигена.
Не потому, что страшусь снарядов неразорвавшихся.
Там навстречу мне поднимаются тени десантников, на песке оставшихся.
Глядят на пляжницу с усмешкой обидной:
– Что делаешь здесь ты – из мира? Видишь: бой, за трупами моря не видно… А ты разнежилась, бесишься с жиру.
И встают, встают из войны пожарища, под взрывов грохот, под рёв волны…
– Ты, вот что, похорони наших товарищей, пока мы твой мир отвоёвываем. А то… кто после вспомнит об этих, павших…
– Мы помним вас! Помним всех поимённо!
– В самом деле? – в словах ирония и взгляд удивлённый. Поёжился зябко, в промокшем бушлате. И вдруг сказал тихо, и словно бы виновато: – Ты знаешь, война – это очень страшно…
– Но вы же храбрые! Поколение целое… А впрочем, от страха и я становлюсь до ужаса смелая…
В ответ – усмешка:
– Что ж, это не редко: боишься – не трусишь – внезапно такая возьмёт досада!… – и, между прочим, но будто вручил награду: – Пожалуй, я взял бы тебя в разведку… – А взгляд – отрешённо-тревожным светом: – Но только страшней, что потом – забудут: поставят памятники повсюду и Памятью называть станут это…
………………………………………………….
Он рванулся в бой, ещё до начала его, измождённый. Бросив лишь напоследок простое: «Будь!»
А я осталась слушать июньско-ноябрьский прибой, и перед ним, и перед собой – побеждённой.
А волны кричали, исправленное прибоем: «Не забудь!»

Я люблю подниматься на склон Митридата.
Здесь – Знамя победное водружают. Здесь – весёлые моряки, балагурящие солдаты со всех сторон меня окружают. Выстрелы в воздух – радостными раскатами.
– Ты из мира?
– Здорово!
– Ну, как там вы?
– А это что же, чуть в стороне полыхает? Неужто пожар через время катится? Вечный Огонь? Памяти?… – кто-то вздыхает: – Уж не по нас ли, ребята? Доведётся ли возвратиться?…
– Да брось ты! Вернёмся! Вот Берлин возьмём… Скажи, из мира, дойдём?
– Конечно, дойдёте!
– Я ж говорю – дойдём! А после – вернёмся. Под солнцем, иль под дождём. И может, сами этот Огонь и зажжём, как живое знамя – в Вечную Память…
– Значит, дойдём, говоришь? Ну, ладно, бывай, старуха! Сколько ещё до Победы боёв и пожарищ… А вы тут работайте: вишь, какая разруха. Ты только… запомни: и этот час, и эти израненные знамёна…
– Мы помним вас! Помним всех поимённо!
– Ох, сестрёнка! Только не надо – так! Эти слова – для парада. На мне – гимнастёрка – не чёрный фрак… Но, дай Бог, чтобы это была правда!