Ксения Спынь - Стихо-твари

А также между нежизнью и несмертью, проще говоря – ни там ни тут.

Со всех голосов в голове, которые пожелали высказаться.

От чего мне себя беречь?

От двусмысленных слов и встреч?

От излишне смелых идей?

От излишне дотошных людей?

От махины грозной госпресса,

от воронка у подъезда

и полночного стука в дверь?

Да кому я нужна, поверь!

Мне бы флагом – в небо, да руки слабы:

Не свернут и крышку, не то что горы.

Что мои слова, идеалы и сны?

Здесь потребны люди другой породы.

Мне б играть словами, да мозг отказал:

Разбиваются фразы на звуки, в буквы;

Не сплестись им в нить, что ведёт сквозь портал,

Их гирлянды бессмысленно виснут, грубо.

Мне б призвать к свободе, да голос пропал,

Им и «Здрасьте» не скажешь, чтоб было слышно:

Горловиной туго нить залов легла,

Да и всё уж звучало под старой крышей.

Мне б Свободу ещё хоть глазком увидать,

Хоть за хвостик, за край – не догнать, так согреться.

Но над вероотступником гаснет звезда,

И нет дел божеству до потухшего сердца.

Мне б на электричку – да в снежную степь,

Чтоб с концами, без края в краях затеряться…

Тело как сидит, так и будет сидеть,

Не осмелится вновь скинуть с плеч одеяльце.

Мне б в шампанское – яд, да кто б передал:

Говорят, моветон так и вконец запрещёнка.

А дадут – и прольёт, вдруг дрогнув, рука?

Это будет неловко, ах как будет неловко…

Твои нервы – трамвайные провода,

Нити тугие,

по которым искры уносятся в город.

Он виднеется –

сонно-величественный –

из окна,

И глазами горят огни

через мглистый предночный холод.

Им навстречу бы –

сесть в случайный трамвай

(Тот, что с жёлтыми окнами

мчит сквозь ночную муть)

И умчаться с ним.

Кто-нибудь

Ещё будет в салоне:

много ищущих лучший край.

А за мутным стеклом –

будто город другой

И другого мира мелькают другие картинки…

Или нет, не другой –

просто –

другой стороной?

Други, недруги, –

всё чуть-чуть по-иному в трамвайной желтинке.

…Здесь из жёлтого – только окна

в соседних домах.

Но всё кажется: если навстречу им,

прям через небо,

Где вороны сидят на антеннах и проводах,

Если с ними,

то вот,

где-то рядом,

где-то…

На расстоянье касанья,

Вытянутой одной руки,

С твоими глазами играя,

Всем вопреки –

Вот же – иное,

другое,

Почти то же, только

живое,

Живее любых декораций…

Где-то по линии станций –

Слышно отсюда, с окраины –

Пустой трамвай

шелестит

через самое

сердце.

Между миров неприкаянных

Кто-то, шутя, играет на нервах твоих интермеццо.

Хватит.

Хватит же.

Хватит!

Х.В.А.Т.И.Т!

___

Нити тугие режут город на части.

Губы хрупкие, полупрозрачные,

Взгляд поблёскивает с опаской.

Не в свою забрела ты сказку,

Не тебе её переиначивать.

Ты такая прелестно ломкая,

Упускать тебя не с руки мне, –

лучше б пальцы сомкнуть на затылке,

в кулаке твои локоны комкая,

твои плечики узкие вывернуть –

чтоб до хруста, до вскрика, до одури,

на излом перегнуть твои контуры

и, пока твоих глаз не застелет муть –

расцветить твою кожу бледную,

позвоночник твой счесть по косточкам,

жалко портить тебе мордочку,

но пожалуй что так и сделаю.

Исходи на крик, рвись из рук

мы одни здесь и нас не слышат

и поверь никого не колышет

что на вдох я твой воздух краду.

я тебя разграблю по ниточке

я тебя раскрошу по осколочку

ещё всамую бы серёдочку

вглубьтебя протоптать тропиночку

распахнуть сердцевинойнаружу

исквозьрёбра вытрястидушу

снейещёнезнаючтобсделала

…

…Жаль, не вытащить тебя из зеркала.

Я трамвайная вишенка страшной поры.

О. Мандельштам

Алый сок алых вишен – живы ли, мертвы –

Ещё чуть – и польёт через край.

Им просторы пластмассовой плошки тесны:

Дальше – плашка, помост – так играй!

Где-то рядом шампанского хлопает залп,

Блёстки пены – по чашам в расплеск…

Кто из плошки – да в лапы, да в пену – из лап,

Чтобы алым, как праздник, стал блеск?

И всю ночь по одной уходили вовне,

Вот же были – а вот их и нет,

И последняя вишенка сохнет на дне,

Посторонний встречая рассвет.

Разгреби в моей голове эту гору трупов.

Мне в ней даже нет друзей и подруг.

Наконец, это глупо:

Ничего со мной, ничего вокруг,

Так откуда трупы?

Кто додумался их раскапывать из-под снега?

Ведь неэстетично, и нет им мест:

Даже нам нет ночлега.

На мильоны миль, сотни вёрст окрест

Нигде нет ночлега.

Что не так с этим местом, со мной и с моей головой?

Что не так с пространством, что внутрь ввалилось –

Внутрь моей головы больной?

Из нутра чем вытравить эту гнилость?

Как вернуть всё в покой?

Многомудрые, всепонимающие,

В правде жизни поднаторевшие,

Безошибочно в суть проникающие,

Через всё на свете прошедшие,

Многоопытные, правильно делающие,

Все сомненья легко разрешающие,

Все неписанные истины ведающие,

«Сколько», «как» и «зачем» точно знающие,

Ни во что на свете не верящие,

Разве лишь в химер своих избранных –

Ведь своя-то химера истинна,

Это знают все трезвомыслящие –

В каждом слове и деле взвешенные,

Завсегда безупречно моральные,

Не совсем, но почти что безгрешные,

Не совсем, но почти идеальные,

Гуманисты цинично улыбчивые,

Всё вписавшие в схему придирчиво,

«Прав» и «лев» на раз-два различающие,

Беспощадные, всепрощающие, –

Многомудрые, я вас не трогаю,

Хватит лазать-то вам в мою голову,

Что вам крыса, сбежавшая в логово?

Уж оставьте её там, убогую.

От неё ни помех вам, ни пользы нет,

Ей – во тьму, вам – на то, что назвали «свет»,

А пути и без крыс туда трудные,

Многоопытные, многомудрые.

В сто первом составе не топят вагоны.

За окнами морось, за окнами тьма.

Огни не мелькают, слились перегоны.

Он мчит через вечность, он мчит в никуда.

Пытаюсь припомнить, что было знакомо,

Нащупать рукою сон давешний, но

В сто первом составе не топят вагоны,

И руки немеют, и спать – не дано.

Не мой, не твой, не их:

Под ветром триколор –

И снег вокруг горит.