Ксения Мартынова - Стихотворения

Тот, кто немыслимо одинок,
до отчаяния, до безумия,
вглядывается в темноту
между собственных строк,
прикуривая от Везувия,

слышит шум океанов и пульс
новорожденных ягнят,
как его умоляют и как,
стоя в черном, клеймят,

как идут на войну
с его именем на устах…

Как же сильно от их «почему?»
он устал…

Он стоит, оперевшись о дверной косяк,
чертит палочкой на песке какие-то завитки.

Как им всем втолковать, что
то, что в его руках,
происходит так,
как ему с руки?..

А вот ты – мальчик,
в колготах в рубчик,
щекастый, милый,
бежишь по лужам,
еще не зная,
что ты поступишь,
как миллионы
других мужчин.

То будешь лучшим.
То будешь падать,
ругать министров,
бросать курить.
Любить одну,
а спать с другой,
молчать о третьей
и с этим жить.

Ты будешь другом
спасен и предан.
Себе признавшись,
что ты не Бэтмен,
хмельной, однажды,
пошлешь все к черту,
начав по новой
куда-то плыть.

И будет скучно,
И будет ярко
(второе реже,
но что поделать).
И будет надо
за хлеб насущный
в себе кого-то
похоронить.

Но вот ты – мальчик,
живое лето!
Ты, замерев,
восторга полный,
задуешь свечи
и загадаешь…
совсем не это.
Совсем не это…

– Кит, что грустишь?
– Кит, что с тобой?

– Приходил за мной
мальчик-китобой…

– Кит, не беда:
на рассвете мы уплывем туда,
где кругом – вода,
небо и вода!

– Кит, что затих?
– Кит, что с тобой?

– Как же он красив,
мальчик-китобой…

Пересижу, пережду,
переплавлю, переплыву,
перегорюю, перегорю –
переживу.

Купленный Им стол,
Подаренные Им серьги…
Он-то давно ушел,
Но в силу вступает закон
Сохранения энергии,
И вот ты уже на цыпочках начинаешь плясать
Перед выпотрошенным нутром гардероба –
Тебе снова хочется наряжаться и удивлять,
Чтобы смотрели на тебя, не отрываясь, в оба.

Гладкоствольные ружья чулок,
Бархатный патронташ, гипюр.
Ты хочешь, чтобы кто-то читал между строк,
Глядя на твой аллюр.

И кто-то будет, конечно, будет.
У него от тебя застучит в висках,
И сердце забьется об ребра, как студень,
И будет дрожь в руках…

Ты увидишь все это,
Тебе это понравится.
Во что бы ты ни была одета,
Он скажет: «Красавица…»

И ты улыбнешься ему, как маньяк,
Потому что тебе невкусно, когда вот так.
Потому что каждый его порыв –
Дань традиции, шаг, но не импульс
И не надрыв…

Как ни путай,
А к тебе внутрь –
Надо птицей подбитой вниз,
Об высоковольтные провода,
Об столбы фонарные, об карниз,
И только потом туда,
В окно – вот оно,
Твое личное арт-хаусное кино,

Чтобы не человек, а кровавое месиво.
Ведь только тогда тебе и красиво, и весело…

Не беда, что внутри – вода,
Выливается иногда
И становится словом, жестом…
Иногда и вода – тесто.

Такая доля – быть тобою брошенной.
Внезапно. Несмотря на красоту.
Бросай меня! Бросай меня пригоршнями!
Я по весне сквозь землю прорасту.

Быть чужаком – быть дураком:
Неподанные руки сплетаются
В огромный кожаный ком
И идут по тебе катком.
Иные – сопротивляются
Или ложатся ничком,
А ты не умеешь ни то, ни то,
И тебе никогда не везло в лото.

Слышишь, они говорят шепотом
За твоею спиной? Что потом?
Ночь, день, ночь и еще полдня,
И вуаля – на тебе броня!
Яма твоя
Надежно укрыта брезентом.
Еще полдня,
И ты почти без акцента
Сможешь считать до десяти,

Чтобы своих искать пойти.

Он
Не сводит глаз с твоего лица.
Лицо начинает трескаться,
Как скорлупа яйца.
Через трещины в тебя проникает свет.
И вот тебя – прежней – на свете нет:

С тебя облетают листы, пласты,
Обнажая акры неузнанной красоты.

В середине тебя – неприбранный стол
(ждали гостя, но гость не пришел).

На закапанной воском скатерти в серебре –
Голова. То есть память о голове.

Под столом – набитый битком чемодан
На случай отъезда
В честь долгожданного «да».