Фаина Гримберг - Книга Герцогини

Она поднимает руки
И пахучая крепкими жаркими духами шелковая сорочка
скользит на голое гладкое тугое тело
Служанка чешет ей косу
волосы ей жемчугом перевивает
И двое слуг
они следуют за ней
И вот плитки пола церкви
она опускает в чашу кончики пальцев
Вот кончики пальцев опустила в чашу
она
И словно легкое нервическое дыханье нетерпения
от пальцев
И вот он встал совсем близко
стоит в своих штанах-чулках
куртка перетянута
и кудри падают на щеки
ниспадают
И большие носки башмаков загнуты щеголевато
Штаны-чулки обтягивают ноги туго
Вот юноша в жилете белом
кудрявой головой и завлекательной улыбкой
Так улыбнулся завлекательной улыбкой
И мелкими кудряшками черноволосой головы тряхнул слегка
И тихо говорит ему она:
– Идем скорее…
Веер в виде разноцветного флажка
так и ходит ходуном в ее руке
Промчались анфиладой комнатных ковров
вдоль гобеленных стен
Сними скорее маску золотую волчью
и перчатки росным ладаном надушенные
Нам чума не страх…
Очки на палочке он приложил к глазам
Ведь все-таки он книжник, он студент
и спрашивает прямо
взволнованный он спрашивает утвердительно и с трепетом:
– Вы знали Микеланджело?
Она в ответ с надменным смехом:
– Не так, конечно, близко, как моя sorella
Виттория
тоже из рода Колонна…
И пальцами ужасно гибкими
чуть вычурно-красивым жестом
обнажает грудь одну
такую тугую полноту…
– И не так уж хорошо я знала,
но вот эта сиська
тебе привет передает от пальцев Микеланджело…
Как грубо говорит она
какая грубая
Грудь обнажила
И очки уже летят стеклянной стрекозой
на сумрачный ковер
Запотелый серебряный бокал лимонада
О как жарко!
И зовет служанку приближенную
ставни затворить скорее
И уходи!
Просто нет терпения
И сразу догадался
Разрывает платье шелковое на ее груди
Она высокая
светло-золотистых волос на плечи
бледное лицо
томные глаза
покатые плечи легочной болезни
руки гибко длинные какие
пальцы длинные какие руки
Она высокая
длинным тонким голым телом
тонкая какая
на постели ровненькой без складок
покрывале золотóм зеленым
вышитым узором
Нет, спешить не будем
Медленные губы сладко пьем
Язык в гортани
сладок медленно
Она ласкает озорница озорными пальцами
Сильную мужскую плоть
Твое мужское
это сладкий-сладкий финиковый плод
полнится моим любовным соком
очень сладким
Дальше, дальше, дальше!
Дальше и сильнее…
Нет, спешить не будем
Вечность поцелуев
И мужская сила в женское войдет
Больно!
Нет, не слушай!
Дальше, дальше!
Это будет долго, долго, долго
много разноцветных ласковых столетий
сильных и прекрасных
Мне ведь нет пятнадцати еще
Это будет долго, долго, долго
Много будет разных их
Но ты останешься единственным
А если братья, стражи верные мои,
моей чистейшей чести молодой вдовы
тебя убьют
голову твою ножом отрежу острым
в горшок цветочный в землю крепко закопаю
И внезапный алый вырастет цветок…

После дней и ночей с тобой
мне захотелось вдруг
брутальности, злости,
чтобы меня болезненно унизили,
чтобы мое нежное тело мяли руками –
когтистыми лапами;
чтобы меня осыпáли непристойной, грубой,
грязной бранью;
чтобы в мои губы впивались вонючей мужицкой
пастью…
И всё это давал мне тот, кого я прозвала
Ландскнехтом.
Он и был в начале своей подлинной жизни
ландскнехтом-пехотинцем,
но перестал им быть,
и оставался просто немецким мужиком,
раздобывшим в вихре грабежей
бодрого коня и рыцарские доспехи,
и отвоевавшим себе в жестокой смуте многолетних войн
жестокую свободу.
Мне нравилось падать стремглав
в забвение всего и вся
кроме его сурового лица, жестоких глаз,
бритой головы;
мощного тела мужика-солдата,
недавнего наемного воина…
Я угощала его тяжелыми блюдами,
которые готовила собственноручно.
Мне нравилось, как он раскидывал на столешнице
плотные волосатые руки
и жрал поросенка,
нафаршированного цельными орехами, чесноком
и апельсиновыми и лимонными дольками.
Он был вояка
по немецким землям пронесся с отрядом своих головорезов
как ливень буйный из грязи и камней.
Они ехали уверенно, оставляя за собой
мужиков, подыхающих от запихнутых в разинутые рты
комьев навоза,
затоптанных копытами мужицких младенцев,
изнасилованных баб и девок с разодранными ногами
и вспоротыми животами.
Только ничего мало-мальски ценного они не оставляли.
Это была сильная шайка
Мне нравилось, не знаю, кажется,
не то, как они поступали,
а то, что их поступки должны были вызывать возмущение
Потому мне нравилось…
Они всё сжигали.
А это красиво.
Однажды в детстве я видела, как загорелся верхний этаж
одного ветхого дома.
И огонь полетел вниз,
совсем как мотыльки настоящие,
только большие.
Это было красиво.
Пожары – это красиво –
когда огонь становится пламенем
Но чтобы доставлять мне наслаждение,
Ландскнехт должен был напрягать все свои силы в жестокости
А силы его убывали
И вдруг он сказал, что он выше меня по происхождению
Зачем он сказал, не знаю
Но я с огромной, захлестнувшей меня радостью
дала ему размашистую пощечину!
И страшно насладилась чувством страха от его злого лица
И побежала и захлопнула дверь
И он сломал дверь кулаками…
И такого роскошного страшного совокупления
никогда в жизни моей не было!..
Но вот на следующий день он попросил прощения
и сказал, что любит меня безумно
А мне это говорили тысячу скучных раз!
И ночью он был совсем обыкновенным
Таких у меня много бывало,
я даже запретила себе думать о таких…
И все равно он бы мне надоел,
даже если бы его силы оставались при нем…
Я приказала слугам не пускать его во дворец
Но как меня раздражали эти мелочные мысли,
охватившие меня:
вдруг он нападет на мой дворец, на меня;
вдруг его головорезы захотят мстить,
если он исчезнет…
Я раздражаюсь, когда жизнь вдруг хочет удушить меня
своими гадкими мелочами;
утопить, как в глухом болоте…
Надо было приказать жестокое и окончательное
Но убийство такого как он, разве это жестокость?..
И вот он пропал.
Я знала, что его никогда не найдут.
Потому что на моей стороне было море,
и зависимые от меня храбрецы,
отлично владеющие простонародными ножами
лодочники…
А во главе его головорезов встал давний его соперник,
вовсе не обладавший его властностью.
И вскоре шайку рассеяли,
почти всех перебили,
оставшиеся разбежались…
И теперь, то есть сегодня,
я выставила вон из поварни повара Леоне,
кухарку и судомойку
В буфетной комнате жар от камина
Я осталась совсем одна
Волосы я завязала на затылке зеленой лентой
Я варю густое варенье из лесной земляники,
снимаю пенки деревянной ложкой…
Готово!..
Я прикрываю маленький горшок плотной бумагой,
смоченной сладким вином,
и ставлю на деревянную полку,
накрытую белой полотняной салфеткой,
вышитой красными шелковыми нитками…
В спальне буду одна,
распахну окно,
впущу солнце,
закрою глаза
И перед моими закрытыми глазами
пролетит мгновенной птицей
твой кроткий взгляд из-под черных кудрей…
Я послала за тобой и знаю,
ты придешь незамедлительно…
Я сижу на постели,
поджав под себя ноги,
раскрыв «Поэтику» Аристотеля,
и в нетерпении представляю себе твой голос,
твои руки, протянутые ко мне,
всего тебя!..