Сергей Ильин - Тонкий холод. Книга баллад

Бомжа стараюсь постигнуть я суть:
в душу прохожих он хочет взглянуть, —

точно стараясь опять угадать
сколько вот этот ему мог бы дать, —

что, проходя сквозь бомжей редкий ряд,
вдруг задержал умиленный свой взгляд

пусть не на нем (он – открыточный вид),
но на собачке, что рядом лежит.

Тошно от ближних нам вечных гримас.
Трогают больше животные нас.

Этот великий, но грустный закон
хитрый мой бомж и поставил на кон

в вечной, как мир, безобидной игре:
строгим не будем к его мишуре!

Правда, мне память как раз помогла:
третьей по счету собачка была —

с тех пор как бомжа приметив того,
пристальней стал я смотреть не него.

Не повезло им совсем с протеже:
прежние, видно, скончались уже.

С новой собачкой теперь он сидит,
также в сторонку собачка глядит.

Может быть, стыд за хозяина ей
не позволяет смотреть на людей.

Может, сочувствием к бомжу полна,
молча любовь ему дарит она.

Мечутся тени и свет на стене,
синие вспышки мелькают в окне:

«Скорая помощь» стоит во дворе —
кто-то инфаркт получил на заре.

Им оказался брюзгливый старик —
сел на «очко» он – и странно поник:

в грудь ему пуля как будто вошла,
кожу окутала дымная мгла.

Воздух хватает, как рыба на льду,
ужас объял его, точно в аду —

благо, что верная рядом жена:
вовремя весть сообщила она.

Весть не благую, печальную весть:
так обстоятельства нужно учесть,

ибо на все и веков испокон
можно смотреть с двух различных сторон.

То есть остаться лежать-умирать
(мук многолетних зато избежать)

или себя предоставить врачам
(с риском остаться живым пополам).

Ясно, что только второй вариант
выберет наша семья-фигурант —

и на взметнувшийся к звездам звонок
с красным крестом прилетел «воронок».

Здравствуй, старик! на носилках его
спешно увозит от мира сего

в чрево машины, как в темный туннель,
дружная двух санитаров артель.

В то время как в измеренье ином —
схожем отчасти для смертных со сном —

стал проступать, дополняя портрет,
скрытый, но, может быть, главный сюжет.

Ангел-хранитель, свершая дозор,
с ангелом смерти вступает здесь в спор:

просит он, чтобы убийственный чин
дал ему сделать последний почин.

Ангел-хранитель, всегда начеку,
должен он жизнь сохранить старику:

это его как бы жизненный долг,
дело другое, в том будет ли толк.

Ангел же смерти преследует цель
старческую поменять канитель —

правда, на что? для нас тайна пока:
но уж на лучшее наверняка.

Первый прозрачен и кроток на вид,
свет от него никого не слепит, —

если ж на свет от второго смотреть,
сразу в глазах начинает темнеть.

Впрочем, коллеги из дальних миров
зрели на сцену из сказанных слов,

видя пространство машины, как мы
видим ладонь, если рядом нет тьмы.

Спор был у них (догадаться легко):
нужно ль в игольное двигать ушко —

напрочь от жизни – того старика,
или вернуть его к жизни пока.

Есть адвокат, но и есть прокурор:
перед судом происходит их спор, —

вот только суд, отстранившись от дел,
им все дела разрешать повелел.

Ангел-хранитель сказал, что старик
смысл своей жизни еще не постиг:

крепкий орешек он был – посему
приступ сердечный поможет ему.

Ангелу смерти такой аргумент
как богачу завалявшийся цент:

плакать ему иль смеяться над ним —
сравнивать можно ль с рекою Гольфстрим?

Крутит он пальцем на месте виска:
«Не понимаю я вас ни фига —

новая жизнь старика того ждет:
с этой в сравненье она не идет.

Кроме того, из последних он сил
слезно прощенье за все попросил —

с адскими муками наедине:
сколько любви недодал он жене!

В общем, во всей прежней жизни и час
не был и близко хорош, как сейчас,

этот несчастный, счастливый старик —
право, я вижу в нем ангельский лик.

Хочешь его ты вдруг перечеркнуть?
и возвратить ему смертную суть?

восстановить его мелочный нрав?
это ты хочешь? о, как ты неправ!

Все же уважу я просьбу твою:
пару годков старику я даю,

чтоб показать тебе, милый дружбан,
как бестолков твой спасительный сан».

Сказано – сделано, время ушло —
непоправимое сделалось зло:

тела вся левая часть отнялась,
мозга и мышц там разрушилась связь.

Жизнь не пойдет старику уже впрок,
будет страдать он в оставшийся срок:

так не поняв, сожалеть ли о том,
что пришла «помощь» в кавычках в их дом.

«Ну, что ты скажешь, приятель, теперь?
может, откроем заветную дверь

для старика, чтобы он не страдал?» —
ангел один напоследок сказал.

Ангел другой ему так возразил:
«Я бы того старика и спросил —

хочет ли он продолжать путь земной,
или покинуть его – и с тобой».

Плюнул тогда ангел смерти в ответ:
все, у него больше доводов нет:

«Если не хочет старик умирать,
как же он Высшее может принять?»

С этим вопросом оставим пока
как параличного мы старика,

так и двух ангелов, разных на вид:
первый как небо, второй как аид.

Только какой из них небо, друзья,
не в состоянии выяснить я:

и соответственно – кто же аид?
часто бывает обманчивым вид.

Есть и постскриптум к балладе моей:
он о жене старика, да, о ней —

мужней сиделкой два года была
женщина и – свою участь кляла.

Стала вдовой – не узнала себя:
каждый вдруг час, что она не любя

нудно влачила с супругом своим,
жечь ее душу стал, как херувим.

О, теперь много она бы дала,
чтобы любовь и забота была