Сергей Ильин - Тонкий холод. Книга баллад

Сюжет надуманный там о спасеньи мира,
соединившись с линией жестокой казни,
напоминает худшие места Шекспира,
но здесь же и секрет читательской приязни!

Нам неприятно слишком гладкое искусство:
ведь жизнь и смерть сопряжены совсем не гладко,
и хочет самое глубокое в нас чувство,
чтоб неразгаданной осталась их загадка.

И как почти всегда проходят в болях роды —
намек прозрачный на финальные страданья —
так этот снег на первой зелени природы
провозглашает – не начало увяданья,

но сокровеннейшую Пасхи сердцевину:
что не в уюте человеческого быта
и даже не в любви, как ясно и кретину,
нет, – в тонком холоде вся истина сокрыта.

Так неужели же критерий самый верный
того, что истиной мы громко именуем,
в том состоит, что смысл ее для нас безмерный:
его мы не найдем, его мы не минуем?

С тех пор как в уши мира прозвучали
слова Спасителя о первенстве любви,
умножились в душе людской печали:
поскольку ту любовь как ни зови,

она обычно к людям не приходит.
А если и зайдет на огонек,
то, ночку погостив, опять уходит,
и половая связь ее конек.

Зато следы ее как звезды в небе:
не гаснут в сердце светочи родства,
но бродит в этом мире, как в Эребе,
тот, чья любовь и по родству мертва.

И мысль о том, что вы недолюбили
кого-то очень близкого себе:
того, кого любить обязаны вы были
согласно общепринятой судьбе, —

она, грозя душе осиным жалом,
не позволяя совесть обмануть,
как холодок под тонким одеялом,
вам не дает как следует уснуть.

И уж совсем плохое оправданье
в том, что чужие люди ближе вам.
Так странное подчас непониманье
я наблюдал в животных по глазам,

когда, вы с ними сблизившись любовно,
ласкаете зверей вдруг и других
на их глазах. Да, чуточку греховно
деянье ваше. Пусть для вас одних.

Мы причиняем боль – и самым близким людям —
не потому, что нами демон овладел,
не для того, чтоб сделать вызов дальним судьям,
иль чтобы совесть вдруг оставить не у дел, —

нет, точно лист осенний, в воздухе мотаясь,
ствола родимого не ведая опор,
мы падаем паря и все еще пытаясь
смягчить насчет себя суровый приговор, —

и мы его смягчаем… дорогой ценою:
живут чуть дольше чувства дружбы и любви,
однажды будучи пропитаны виною, —
скрепляются недаром клятвы на крови:

вот почему людей сближает тонкий холод —
его игла ведь связь людей уберегла
от разложенья раннего: кто ей уколот,
повязан крепче, чем от топкого тепла, —

хоть видя, как они боль причиняют людям,
нам кажется, что демон ими овладел,
что вызов бросили они далеким судьям,
что нет до совести своей им больше дел.

«Мы все любили понемногу
кого-нибудь и как-нибудь…» —
но почему тогда от бога
мы склонны нить любви тянуть?

О прочих чувствах нет и речи:
в том смысле, чтоб увидеть в них
хоть отдаленно место встречи
земного и миров иных.

А ведь приязнь к чужому телу,
как и симпатия к душе,
гораздо ближе к сути дела,
чем о любви слова-клише.

Не бесконечна и не вечна
в сердцах живущая любовь, —
лишь память, что ей подопечна,
под старость согревает кровь.

Та память в степени квадратной,
точнее, в кубе иль в разы,
нам шепчет в душу речью ратной
великой магии азы.