Сергей Ильин - Тонкий холод. Книга баллад

Библейский змей, поверьте, и никто другой
живые существа воистину сближает,
а тихий свет – для нас возвышенный изгой —
нас изредка и для проформы посещает.

Сие постиг и пес немного погодя,
меня как следует со всех сторон обнюхав,
во мне, как ожидалось, близко не найдя
над ним уж слишком возвышающихся духов.

Так и расстались мы на памятном мосту
без тени мысли о возможной новой встрече:
похоронил я в сердце светлую мечту,
хотя о сожалении не может быть и речи.

Мечта моя: необратимо предпочесть
покой и свет – соблазну женскому и змею,
а то, что этот странный выбор в мире есть,
я вряд ли доказать кому-нибудь сумею.

И потому я судьбоносной назову
ту встречу с существом родным, четвероногим:
мне кажется, что я с тех пор чуть-чуть живу
сознаньем слов родства – «от бога» и «убогим».

Самой земной природой сделанный акцент
на всех наших людских амбициях тщеславных
и, может быть, пока удобнейший момент
понять, что мы с животными совсем на равных.

Мой кот мне больше, чем приятель, —
он член моей семьи давно,
неважно, кто его создатель:
здесь все на славу создано.

Короткорошерстный он и серый,
британский, голубых кровей, —
но на английские манеры
плюет мой русский котофей.

Как все коты, он не считает
людей творения венцом, —
и дружбу только к тем питает,
в ком чует душу за лицом.

Мудрец немного, жить он волен
без всяких мишурных убранств, —
и потому вполне доволен
пределом комнатных пространств.

Что говорю? по жизни тянет
в духовном смысле он меня:
тем, что без пищи дни протянет,
а без любви так и ни дня.

Собак он вовсе не боится,
и птичку вряд ли задерет, —
но если ссоре быть случится,
на нас он сразу же орет!

Семьи гармонии хранитель
стареет он быстрее нас, —
и в чудную зверей обитель
сойти его все ближе час.

Его я там потом и встречу,
а если нет? вскричит простак, —
тогда – с готовностью отвечу —
я что-то сделал здесь не так.

И разве вместо благ премногих
нам встретить снова не важней
пусть и слегка четвероногих,
но самых преданных друзей?

Есть на земле чудный остров: Цейлон —
счастлив любой там родившийся слон.

Нет на Цейлоне ни тигров, ни львов,
стало быть нет для слонов и врагов.

Ходит по острову добрый монах,
рядом – слоненок с улыбкой в глазах.

Можно сказать, что ему повезло,
хоть и познал он великое зло.

Прошлой весною в капкан он попал —
ну и пожизненно хроменьким стал.

Но обреченному вечно хромать
дикая больше природа не мать.

Так что любовь человека с тех пор
джунглей ему заменила простор.

Редко слоненка с монахом поврозь
встретишь: любовь их пронзила насквозь.

Может, забыл он о братьях-слонах,
как и о людях забыл тот монах.

С болью по жизни идут, но – легко,
с болью пройдут и сквозь смерти ушко.

Там я и встречу обоих потом:
буду я в паре с любимым котом.

После того, как, ключами грозя,
крикнет мне Петр, что «с котами нельзя»,

прочие стану искать я пути —
с братьями меньшими дальше идти.

Если же рядом еще и монах —
ну это точно уж как в небесах.

Ворон – особая птица,
ворон не воробей:
жить, как собака иль кошка,
мог бы среди людей.

Мог бы, да, видно, не хочет:
скучно ему меж нас, —
в мирах иных на подхвате,
он – как рыцарь на час.

К людям он мог бы явиться —
на подоконник став,
им будущее прокаркать:
он в предсказаньях прав!

Но вовремя бы закрыли
люди свое окно —
должно быть, как этот ворон,
будущее темно.

Зачем роковое знанье:
сколько еще им жить?
не зная о смертном часе,
можно лишь не тужить.

Еще мог сказать бы ворон
людям о предках их:
тех, кому было мало
равных в грехах земных.

Но сведенья вещей птицы:
точные век назад,
нынче слегка устарели:
рай уж не тот, и ад.

И там перемены схожи
со сменой ночей и дней:
людям понять это трудно,
птицам еще трудней.

Что же до саги с ковчегом,
здесь сработала честь:
ведь Ною втайне хотелось
голубя предпочесть.

Ворон и дерзок и черен,
голубь смирен и бел —
один другого от светлых
и отстранил от дел.

Хотя и по доброй воле:
ворон не против был,
и клюв совать во все дыры
пыл его поостыл.

И то сказать – побегушкой
столь непохожих сил:
то есть небесных и адских
издавна он прослыл.

И нашим и вашим спляшем:
славы большой тут нет!
для ворона оба мира —
в картах двойной валет.

Может, меж светом и тьмою
он устал выбирать —
но тогда что остается?
птицей простою стать.

Да он и сам понимает:
что от его услуг?
не враг он суетным людям,
также он им не друг.

Да, славное было время —
ворон не мог молчать,
и свой уникальный опыт
людям мнил передать.

Теперь времена другие:
мир пленил интернет —
для всех запредельных истин
он как бронежилет.

Как информацию ищут
люди ночи и дни,
так ворон в поисках пищи —
снова равны они!

И зрит на прохожих ворон
черным своим глазком,
внутреннего превосходства
не находя ни в ком.

Я этот взгляд характерный
часто в зверях встречал —
как будто вопрос в нем к людям
вечный снова звучал.

Но смертные люди не в силах
дать ответ на него —
если ж ответ невозможен,
молчать лучше всего.

Или беседа на равных —
этот мне ближе путь:
всегда поболтать стараюсь
с ними о чем-нибудь.

Люблю осторожный отклик
их на мои слова,
поскольку в нем нет и близко
нашего шутовства.

Как вещи, звери серьезны:
так серьезен лишь бог, —
понять их тайную близость
ворон мне и помог.

Спасибо, вещая птица!
вот, значит, нынче как:
окольными лишь путями
свет разгоняет мрак.

Великое сделав дело,
свой на мне дерзкий взгляд
попридержал чуть-чуть ворон:
был он как будто рад.