Андрей Чистотин - Зима на цыпочках прошла. Книга лирики

Косые струи длинных линий
в холсты уверенно ложась,
настроят творчества будильник
на ненасытность слова джаз.
В нём ритмы вечно с горлом спорят
до крови, ветреной слезы
и изгибают волны моря
во здравье детской железы.
Здесь саксофон горластый кормщик,
а пианист как шалопай,
он пальчиком бемоли морщит
с ударником их ставя в пай.
А вот в октаве рифмы полдник
тромбон с трубою льют огонь,
ритм – группа это главный модник,
но управляет всем ладонь.
Свеча органная взбесилась,
мерцая, полыхнет сполна,
то пыхнет к звёздам звука сила,
ведь музыка стиха вольна.
Препоны, времени законы
закрыть пытались полынью,
но подавало время звоны.
За то и рюмочку налью.

Опять звонок в пустой квартире.
К дверям бегу полуодет,
в глазок – там будто в старом тире,
ночной греховный силуэт.
Где тело, где душа – не знаю,
что надо путнику, спроси,
а за окном всё стонут стаи
в нём снежный полог у Руси.
Во снах приметы хороводят,
что чёрный скажет человек,
ужель машины и поводья
поскачут, догоняя век?
Где подлинник? В клавиатуре,
иль в виртуальной темноте,
в грехах, что прячутся в натуре
на нотном стане в наготе.
Созвездья прячутся в корзинке,
как озаренье – апельсин,
он новогодний дар кузине
и киви жесткий лик ворсин.
Всё это юг, морские звуки,
под одеялом степь в аршин,
но волны тянут к горлу руки,
но в этом мире я один.
Грузинки речь, ужель Марина
черты забытые листал,
киндзмараули – вспомнил вина,
и гор высокий пьедестал.
Они под небо в белых кручах
и время им лишь для морщин,
а гордость здесь дыханье, участь
среди седеющих руин.
Я помню оторопь кувшина,
Куры звенящую струю
и звон монет, как у алтына,
подвесок женскую судью.
Ты обольстительно спокойна
в глазах темнеет синева,
твоя фигура нежно стройна
в ней безрассудность колдовства.
Но кто – то дышит прямо в двери
звонок набухший в ухо вшит
под утро в снах всплывает ересь,
а вот сознание молчит.

Опахнуло опалом кристаллы
что наутро на левой руке,
золочёный, но кажется талый,
солнца луч на дремотной щеке.
Дали будто в окошко стучали,
шубки белой подсполз материк,
у сосульки звенели печали,
в ней весенний запрятался крик.
Рано, рано – снежинки сияли,
белой крошкой припудрив следы,
будто небо на белом рояле
клавиш белых смыкало ряды.
Но меж ними, бемоли всё кролем,
не меняя лазурной щеки,
скачут, мнут воробьиную долю,
разбивая капелей зрачки.
Наст под лыжей скрипит очень лично
и коньковый наморщился старт,
ты на ля, я на ключик скрипичный,
мы по звукам побили поп- арт*.
Скрябин тоже окрашивал звуки
мы собрали их в белый алтарь,
перебрали основы науки,
в острых гранях скрестил их хрусталь.
День прошёл, паруса зашуршали
то пожар в нашей новой строке
в каждом стёклышке алые шали
и кресты на парном молоке.

А ты стоишь со вздетой скрипкой,
вот – вот и ветер запоёт,
вздымаешь шаль, скрипишь калиткой
и струны новым звуком влёт.
Весна играет, чувства жалит,
венец мать – мачехи, как щит,
а у крыльца всплакнула наледь
и стайка воробьёв скворчит.
Всё поднимается, на плечи
где подхватили малахит
и веточке хмельной кузнечик,
решил исполнит новый хит.
А мы как будто позабыли,
что здесь в автобусе народ,
забиты рядом в солнца пыли,
нас обличает глазок грот.
Меня волнует запах тела
и влас летящих прямо в нос,
когда я трусь в височек смело
и провалюсь в упругость кос.
Она смеялась, угрожала,
мы как невольники в толпе,
и вдруг зубком меня прижала
в весенней робкой скорлупе.

А утро в холод… В дымке вижу
у солнца ранние бока,
позёмки их щекочут, лижут,
и за щеку, и в облака.
Ты рядом, валенками топчешь
тропинку, что была вчера,
она как будто много ночек
ровняла зиму без пера.
У речки прорубь, бровь нахмурив,
блестит незрячая ледком,
тут жизнь, отнюдь не для амуров,
лопату греть ли под кустом.
Кудрявый воздух, вёдра в гору
и по колено в новый слог,
он опирается на веру,
тропинка словно рваный клок.
А утро барабан сгущает
повис в гульбе переполох,
счастливый призрак в сотах шает,
подпрыгнет он – замах неплох.
Сосед, встающий спозаранку,
калитку ищет, где она —
воды бы надо, дров вязанку,
вина бы выпить, но жена…
В окне сурово фото -диво
алеет в сплаве монпансье,
в альбом семейный, так игриво
мороз подправивший досье.
За полем лес застыл колючий
с обидой смотрит на погром,
ведь мы с лопатой ищем ключик,
спровадить зиму чередом.

Занавески – сказок фрески,
вороньё,
кружевные юморески,
стуж цевьё.

На берёзовых закрылках
фортпосты,
а январь грозит ухмылкой,
день в кусты.

Грозный хан седьмого неба
на стреле,
серебро отлей у снега
в хрустале,

Чтобы изморось ресничек,
жар щеки
вспоминали звон синичек
у реки.

За стеклом снежинки пьяны,
тихий стон,
звук забился в фортепьянный
Вальс – Бостон.

Ночь упала с угольками
на окно
заскрипел снежок шажками
на рядно.

Вышивает нам морозец
василёк,
серп склонился к темной розе
и прилёг.
За трубой бочок погреет,
умыкнёт
сноп златой, да в верх по реям
к звёздам влёт.

Ночь, длинная нить тоски,
фонарей лоскут в окне,
тишина, молчат мостки,
дом – аквариум на дне.
Только луч твоей руки
и волос пучок среди
белизны, но вопреки
слову цвет – не разбуди.
Но ладошкой зачерпну
угольки, твоей борьбы
сквозь беспечную копну
музыки и ворожбы.
Пусть сожжёт моя ладонь
тот янтарь, комок огня,
солнца жаркая юдоль
стой, держись теперь меня.

Ххлеб да на поду ржаной
прост, с горячей головой,
спас его наверно Ной,
вместе с русскою совой.
А она с утра в сенца…
Ухнет и прощай душа,
как синица в багреца,
до весны гулять греша.

На улице сейчас бело,
хотя с утра не жгла заря,
но нанесло снегов зело…
Желто в кругу у фонаря.
Иду за курткой, жёлтый бред,
пацан, рюкзак, и вот ответ,
в рекламу, прямо в интернет,
где алый парус, где корвет.
Я удивляюсь языку,
ведь вроде русский, а Boku,
помпончик прямо к моряку,
что с кинофильмом на боку.
Я удивляюсь, это грех,
с утра голодный в интербред,
хотя бы горсточку орех,
ах та одежда, кожи бред.
А парень куртку расстегнул
достал мобилу и заснул,
он словом что то гнул и гнул,
девчонки мимо, словно нуль,
Но вот одна моргнула – Ма,
штанишки сморщились – игра,
но флаг навесила корма
на абордаж, но нет багра.
Автобус встал и тихо —чмок,
она в него, он уголёк
вкатился в двери как комок
и деву с жадностью увлёк.
Мой сайт закончился – ау,
мне на работу наяву.