Никита Брагин - Сансара. Поэзия XXI века

Нет прекрасней мгновений,
но Фауст молчать обречён,
потому что желание – вздор,
а слова – святотатство,
потому что рассвет
разрывает плотины времён,
одаряя тебя на мгновение
высшим богатством.

И шумит, и поёт,
и навстречу идёт, голубое,
и опять мы с тобою стоим
по колени в прибое,
тихо за руки взявшись,
и солнечным ветром дыша,
только море и небо в глазах,
только солнце в зените,
только счастье колотится в сердце
и молит – возьмите,
и взлетает, и плачет душа.

В набегающей пене
закружимся вместе с тобою —
так рыбацкие лодки
танцуют на гребнях прибоя,
и качаются серьги,
и ветер играет косой,
Мы вернемся домой,
ослеплённые бликами света,
оглушённые морем,
и солнечным звоном браслетов,
и весенней красой.

Алый отблеск на мокром песке,
словно кровь потекла по руке,
словно тонкая ткань лепестка
облетела с венка…

Бог родился, и кровь полилась,
солнце встало, горя и смеясь.

Как хороши, как св е жи эти миги —
с крылечка до рассвета пять шагов,
и будущее, как обложка книги
открытая… а ты уже готов
читать запоем, до самозабвения
слова любви сквозь перекличку строк,
и ощущать, как птицы и растения,
что близок срок.

А день восходит грозным всесожжением,
неумолимым, как обряд сати,
и наплывает головокружение,
и смерть на полпути.

В Канчипураме, в магазине шёлковом
Ганеша восседает между полками,
где собраны все краски и узоры
в причудливом дразнящем сочетании,
наверно, заготовленном заранее
для ищущего взора.

Струятся ткани золотом по зелени,
коралловыми пляжами постелены,
раскинуты лугами заливными.
Сияют переливчатые образы,
как будто здесь на загляденье собраны
все радости земные.

Но то не сад земного наслаждения,
а тонкое и нежное плетение
невыразимой солнечной сансары —
такой минутной на ладони Времени,
такой пресветлой во вселенской темени,
что нет дороже дара.

Словно цвет бугенвиллий,
ласкающий томной прохладой,
руки милой обвили,
и хлынули кос водопады,
и горячие реки
смыкались волна за волной,
и закрытые веки
встречали алеющий зной.

Над тобой, тёмнокудрой,
восток наливается мёдом,
это спелое утро
цветком уронив с небосвода…
Улыбнулись владыки
морей, облаков и земли,
их гранитные лики
нарадоваться не могли.

Всё живое на свете
твоими губами согрето,
в кронах пальмовых ветер
поёт, ожидая ответа…
Где-то плачет и молит
напев океанских валов,
а у нашего поля
степенная поступь волов.

Движением резца по монолиту,
по грубой плоти красного архея,
ворота во Вселенную открыты,
и ты влетаешь, девочка, Психея!
Тебя зовёт расплавленная глина,
пронизанная охрой кровь Адама,
в огромном, словно сердце исполина,
пространстве храма.

Скрижали стен сияют письменами
о совершенном и о небывалом,
любовью Бога, тварей именами,
звездой-рубином и слезой-опалом!
Лети, душа! Мы не напрасно жили!
Цвети, улыбка, под рубцами старца!
Ты не дала уснуть в остывшей жиле
бесплодным кварцем.

Легки твои невидимые крылья,
а камень твёрже палиц Кауравов,
но вырастает над гранитной пылью
Танцующий во пламени кровавом!
Вращаются небесные светила,
встаёт Кайлаш, клубится высь Памира,
а ты, душа, вспорхнула и вместила
рожденье мира!

Щепотка пряности в зелёном листике,
с оттенком горечи, со вкусом истины,
внезапно открывающейся нам
на грязной паперти, на шумной улице,
где бродят нищие и квохчут курицы,
где голодно коровам и коням.

Больного города завесу душную
свернув и вытряхнув, смотрю и слушаю